– С чего это вдруг ты стала в ней так уверена? – неловко хмыкнул Олег. – Раньше ты как раз…
– Да что ты понимаешь?! – не дала договорить Землероева.
У Дусиной мамы есть две приятельницы. Много лет назад они заочно воевали из-за одного мужика, потом познакомились, нашли много общего – вкусы на парней, к примеру, – подобия притянулись, как шаровые молнии к железке. В результате, послав неподеленного мужика на фиг, девчонки задружились крепко, на всю жизнь. Влюбленность в одного на двоих противного кобеля стала темой для застольных шуток.
– Юля не могла меня отравить!! И себя тоже – не могла!!
– Но вас в квартире было только двое, – сумрачно проговорил Олег. – По опросу свидетелей и записям камер слежения было установлено, что в течении суток к вам никто не заходил. Домработница Котовых сунула через порог пакет с грейпфрутами и виноградом, и все. В квартиру Люся не заходила, Юля взяла покупки и дверь захлопнула.
– Вот, – удовлетворенно кивнула Дуся. – Яд мог быть в грейпфрутах. Кроме них и винограда, к нам ничто не проникало.
– Эксперты исследовали каждую виноградину, помойное ведро, – собирая на лоб трагические морщины, покачал головой Олег. – На грейпфрутовых шкурках не обнаружено следов прокола, остатки мякоти – безвредны. – Сыщик выдержал паузу, подождал, пока до хмурой Дуси дойдет первая часть информативной лекции, и продолжил: – Но главное, Евдокия, тот же яд был найден и в твоем бокале шампанского. Пустой шприц со следами отравляющего вещества лежал в кармане Юли.
– Его могли ей подложить, – быстро вставила Землероева. – Народу прибежало – тьма.
– Тьма, – горестно кивнул сыщик. – Но как яд оказался в соке для коктейля? Когда Юля делала коктейли, вас, Евдокия, было только двое.
Паршин сделал непонятный голосовой акцент на последнем слове. И поглядел так тоскливо, что Евдокия начала привередливо обкатывать в повторе все предложение полностью…
Ну а потом до нее – наконец-то! – дошел весь смысл, вся фраза. Евдокия догадалась, почему Олег смотрит на нее тоскливо.
– Паршин… тебе, что… тебе предложили выбрать… кого СДАТЬ? – голос прозвучал так хрипло и тихо, что Дуся даже наклонилась над Командиром и надавила ладонями на грудь, словно пытаясь еще раз, наверняка, выдавить из себя дикие слова: – Тебе предложили выбор – я или Юля?!
Прежде чем ответить с притворной кислой усмешкой: «Не пори чепуху, Дуська», Олег выдержал слишком долгую паузу.
Евдокия отвернулась. Прогулялась до окна. Постояла, глядя, но не видя загорающий под зимним солнцем родимый «фольксваген» на родимой парковке. Собрала в узду нервы и мысли и вернулась в кресло.
Смело положила ногу на ногу (халатик распахнулся и показал кружевные оборочки на пижамных штанишках в мелкий цветочек, но Дуся – ноль внимания, не до того) и усмехнулась:
– Ну, со мной у Ханькина обломится. Да, Олег? Нет смысла, нет мотива, на первом убийстве я вообще отсутствовала… Думаю, Олег, выбирать тебе было легко. Юльку – не отмазать, меня… Чего меня понапрасну таскать? Только время и чернила зря переводить.
Лицо частного сыщика налилось малиновым цветом, глаза вылезли из орбит…
– Ты что несешь, Евдокия?! – нагнетая, прорычал Паршин. – Ты чё несешь?! Совсем нюх потеряла?!!
– Да ладно тебе, Паршин, – притворно беспечно отмахнулась Землероева. – Я что, не знаю, как это делается? Есть вещи, которые обходят молчанием. Но делают так, как будто все оговорено. – Дуся высказалась четко. В глаза смотрела твердо. Сыщик скуксился. – Сдал ты Юльку, Паршин. Не хотел, Ханькин-Павлов тебя не просил, но – сдал.
Никогда еще бывшему капитану Олегу Паршину не было так горько, паршиво, гадко. Даже когда из ментуры выгоняли. Точнее, мягко вытесняли «по собственному». Мол, взрослый человек, Сергеич, должен понимать: не уволишься – на «красную» зону загремишь. Мы – за тебя, мы – понимаем: сорвался человек, расквасил морду и ребра поломал – мерзавцу. Но – жизнь есть жизнь. Мерзавец – сын папаши в высоком крепком кресле.
Тогда напротив капитана сидел подполковник Свиткин, в глазах у подпола сидела зеркально отраженная тоска и злость на обстоятельства. Понимание сидело. И обещание: все перемелется, вернешься, я назад возьму.
Сегодня глаза девчонки не работали зеркально. Паршин видел там себя уродливо, карикатурно, как в парке развлечений в комнате кривых зеркал: сидит здоровый мужик да только пальцы в кулаках ломает.
А в чем он виноват?! В том, что слишком хорошо знает систему?! Как только Павлов с Ханькиным – тоже, надо сказать, не особенно радуясь! – сказали, что Юля и Дуська были только вдвоем в запертой изнутри квартире… Он сразу понял. Кого-то надо вытаскивать. Загребут обоих, но Юлю в любом случае – наверняка. Она к тому же, не исключено, не выживет. Отмазать надо Дуську. Чтоб не трепали нервы девочке зазря. Чтоб не ломали душу, не марали грязью.
Так что Евдокия поняла все правильно, но не совсем.
Как разъяснить самоуверенной девчонке, что иногда системе легче подыграть, взять фору? Что в лоб переть – нарваться… Надо пути искать, взять передышку…
Но, думая об этом, Паршин сам же мысленно махнул рукой: на Юлю столько повесили, что не поднять с любой форой, даже после передышки. Теперь система не отпустит. Девчонок было двое, в квартиру никто не заходил два дня. Кроме шприца в кармане Юли, ничто не несет следов отравляющего вещества. Даже если предположить, что яд в шампанское добавили потом, Юлия дела коктейль, когда на кухне была только Евдокия.
Все. Финита ля комедия. Оправдываться перед девчонкой за то, в чем не был виноват, Олег не собирался. Убрал досаду из глаз, поднял их на Евдокию и, играя скулами, сказал:
– Проехали. Не будем трогать. Попробуем начать сначала. – Откинулся на спинку дивана, подвигал губами вперед-назад, продолжил: – В течение двух дней порог квартиры никто не переступал. Яд обнаружили в только что выжатом соке и только что открытом шампанском. В фужере. Возникает вопрос: у тебя был яд, Евдокия?
Вопрос влетел наотмашь. От неожиданности Землероева так закинула назад голову, что чуть шею кадыком вперед не переломила.
– Ты чё, Паршин, – одурел?!
Олег кивнул. Мог бы пожалеть девочку, но проучить не помешает, свежа обида.
– На этом можно было бы в принципе закончить, – удовлетворенно мотнул головой сыщик. Подождал, пока до Дуси дойдет весь смысл сказанного, до донышка проникнет. И приступил к работе: – Если учитывать, что яда не было ни у тебя, ни непосредственно в плодах, давай представим, откуда он мог взяться. Судя по камерам слежения, во вторник к вам заходили практически все Котовы. Графин, в который Юля переливала отжатый сок, стоял на виду в тот день? Так, чтобы можно было предположить – им вскорости воспользуются?
Дуся села прямо, машинально запахнула на коленях полы голубого атласного халатика… Отрицательно, медленно и задумчиво покачала головой:
– Нет, Юлия достала его откуда-то сверху. С полки над левой тумбой. Она прошло вдоль тумбы… – Рассказывая, Евдокия так углубилась в воспоминание, в воспроизводство, что даже подняла правую руку далеко вверх и поболтала в воздухе пальцами, как будто некую работу над головой произвела. – Да. Точно. Она еще на цыпочки вставала. Потом, достав графин, внимательно осмотрела его дно – нет ли пыли? – Дуся повторила все действия Котовой в пантомиме. Отрешенное лицо Евдокии по каким-то странным, мистическим законам мимики и психики, стало неуловимо напоминать новую Дусину приятельницу. – Юля вообще, Паршин, чистюля. Если бы на прозрачном стеклянном графине были хоть какие-то пылинки или подсохшие капли, она бы обязательно его ополоснула. Как сделала с соковыжималкой для цитрусовых. Юля нашла ее на полке за другими агрегатами, оглядела со всех сторон, помыла и только тогда начала выжимать сок.
