– Ага! А то я уже начал побаиваться, Сэмми, – отозвался старый джентльмен, – не отправился ли ты на прогулку в Ридженси-парк.
– Бросьте, – сказал Сэм, – нечего поддразнивать жертву скупости, слезайте-ка со ступеньки. Чего вы тут расселись? Я здесь не живу.
– Я тебе покажу такую потеху, Сэмми, – начал старший мистер Уэллер, вставая.
– Постойте минутку, – перебил Сэм, – вы весь белый сзади.
– Правильно, Сэмми, сотри это, – сказал мистер Уэллер, когда сын стал его чистить. – Здесь могут принять за личное оскорбление, если человек будет разгуливать обеленным, а, Сэмми?
Тут мистер Уэллер проявил столь недвусмысленные симптомы сдавленного смеха, что Сэм поспешил положить этому конец.
– Да успокойтесь! – сказал Сэм. – Отроду не видывал такого старого чудака. Ну, чего вы надрываетесь?
– Сэмми, – сказал мистер Уэллер, вытирая лоб, – боюсь, как бы мне не дохохотаться до апоплексического удара, мой мальчик.
– Ну, так для чего же вы это делаете? – полюбопытствовал Сэм. – Что вы можете на это ответить?
– Как ты думаешь, Сэмивел, кто приехал сюда вместе со мной? – спросил мистер Уэллер, отступая шага на два, сжимая губы и поднимая брови.
– Пелл? – предположил Сэм.
Мистер Уэллер покачал головой, и его румяные щеки раздулись от смеха, который пытался вырваться на велю.
– Может быть, человек с пятнистым лицом? – высказал догадку Сэм.
Снова мистер Уэллер покачал головой.
– Ну так кто же? – спросил Сэм.
– Твоя мачеха! – сказал мистер Уэллер, и хорошо, что он это сказал, иначе щеки неизбежно лопнули бы от неестественного растяжения.
– Твоя мачеха, Сэмми! – повторил мистер Уэллер. – И красноносый, сын мой, и красноносый! Хо-хо-хо!
Тут с мистером Уэллером начались конвульсии от смеха. Сэм созерцал его с широкой улыбкой, постепенно расплывшейся по всей физиономии.
– Они пришли серьезно потолковать с тобой, Сэмми, – сообщил мистер Уэллер, вытирая глаза. – Ни слова не говори им о бессердечном кредиторе, Сэмми.
– Как, разве они не знают, кто он такой? – осведомился Сэм.
– Понятия не имеют, – отвечал отец.
– Где они? – спросил Сэм, на чьей физиономии отражались все гримасы старого джентльмена.
– В уютном местечке, – сообщил мистер Уэллер. Попробуй залучить красноносого в такое место, где нет спиртного! Не удастся, Сэмивел, не удастся! Мы сегодня очень приятно прокатились сюда от «Маркиза», Сэмми, – продолжал мистер Уэллер, когда почувствовал себя способным изъясняться членораздельно. Я запряг старую пегую в эту повозку, что осталась от первого муженька твоей мачехи, поставили кресло для пастыря, и будь я проклят, – с глубоким презрением добавил мистер Уэллер, – и будь я проклят, если не вынесли на дорогу перед нашей дверью лесенку, чтобы по ней взобраться.
– Да вы шутите! – воскликнул Сэм.
– Я не шучу, Сэмми, – возразил отец, – жаль, что ты не видел, как он цеплялся за край экипажа, словно боялся рухнуть с высоты шести футов и разбиться на миллион частиц. Наконец, все-таки вскарабкался, и мы поехали, и мне сдается, – я повторяю: мне сдается, Сэмми, – что его малость потряхивало на поворотах.
– А не налетали вы случайно разок-другой на столбы? – предположил Сэм.
– Боюсь, Сэмми, – отвечал мистер Уэллер, подмигивая с наслаждением, – боюсь, что я разок-другой за них зацепил; он всю дорогу вылетал из кресла.
Тут старый джентльмен покачал головой и испустил хриплое, сдавленное бурчание, сопровождавшееся сильным распуханием физиономии и растяжением всех черт лица, каковые симптомы не на шутку встревожили его сына.
– Не пугайся, Сэмми, не пугайся, – сказал старый джентльмен, когда после многих усилий и судорожного топанья ногой вновь обрел голос. – Это я стараюсь смеяться потише.
– Ну, если так, – отвечал Сэм, – то лучше не старайтесь. Сами увидите, что это довольно опасная штука.
– Тебе не нравится, Сэмми? – полюбопытствовал старый джентльмен.
– Совсем не нравится, – отвечал Сэм.
– А все-таки эта штука, – сказал мистер Уэллер, а слезы все еще струились у него по щекам, – была бы очень большим подспорьем для меня, если бы я к ней привык, а иной раз сберегла бы немало слов для твоей мачехи н для меня, но боюсь, что ты прав, Сэмми: она слишком сильно клонит к апоплексии, слишком сильно, Сэмивел.
Этот разговор привел их к двери «уютного местечка», куда Сэм, приостановившись на секунду, чтобы бросить лукавый взгляд на почтенного родителя, который все еще хихикал за его спиной, вошел сразу.
– Мачеха, – сказал Сэм, вежливо приветствуя сию леди, – очень вам благодарен за это посещение. Пастырь, как поживаете?
– О Сэмюел! – возопила миссис Уэллер. – Это ужасно!
– Ничуть не бывало, мамаша, – отвечал Сэм. – Не правда ли, пастырь?
Мистер Стиггинс воздел руки и возвел очи горе, показывая одни белки вернее, желтки, – но не дал никакого словесного ответа.
– Не страдает ли этот-вот джентльмен каким-нибудь мучительным недугом? – спросил Сэм, обращаясь за объяснением к мачехе.
– Добрый человек скорбит, видя вас здесь, Сэмюел, – пояснила миссис Уэллер.
– О, вот оно что! – отозвался Сэм. – А я боялся, на него глядя, не забыл ли он поперчить последний съеденный им огурец. Садитесь, сэр, посидите – мы этого ни в коем случае не поставим вам в упрек, как заметил король, когда разгонял своих министров.
– Молодой человек, – торжественно произнес мистер Стиггинс, – боюсь, что вас не смягчило заключение.
– Прошу прощенья, сэр, – откликнулся Сэм. – Что вы изволили заметить?
– Я опасаюсь, молодой человек, что ваша натура нисколько не смягчилась от этого наказания, – повысив голос, сказал Стиггинс.
– Сэр, – отвечал Сэм, – вы очень любезны. Надеюсь, моя натура не из мягких, сэр. Очень вам признателен за доброе мнение, сэр.
Тут какой-то звук, до неприличия напоминающий смех, донесся с того места, где восседал мистер Уэллер-старший, в ответ на что миссис Уэллер, быстро взвесив все обстоятельства дела, сочла своим непреложным долгом обнаружить склонность к истерике.
– Уэллер, – сказала миссис Уэллер (старый джентльмен сидел в углу),
– Уэллер! А ну-ка поди сюда!
– Очень тебе благодарен, моя милая, – отвечал мистер Уэллер, – но мне и здесь хорошо.
Миссис Уэллер залилась слезами.
– Что случилось, мамаша? – осведомился Сэм.
– О Сэмюел, – отвечала миссис Уэллер, – ваш отец приводит меня в отчаяние. Неужели ничто не пойдет ему на пользу?
