– Я не имею права обсуждать с тобой работу отдела по расследованию убийств, – наконец сказала я. – Тем более что я не понимаю, чем могло следствие, которое я веду, заинтересовать ваш крысиный отдел.
– Ну вот, теперь ты пытаешься меня оскорбить, – развел руками Уилсон, оставаясь при этом совершенно спокойным. – А ведь я просто хотел намекнуть тебе Глория – неофициально, по-дружески, что наше управление только выиграет, если это дело будет закрыто как можно быстрее и без шума.
– Ты хочешь сказать, что Пол Уокер был связан каким- то образом с Беном Паркером?
На сей раз самообладание отказало Уилсону. Его лицо напряглось, взгляд стал настороженным, но голос остался таким же ровным, как и прежде:
– Не понимаю, о чем ты, Берч. Но тебе следует знать, что копаться в финансовых делах детектива Уокера – совершенно напрасный труд. Ты не найдешь там ничего интересного, но зато огорчишь его близких. И вообще, я не понимаю, почему вокруг дела подняли такую шумиху. В конце концов, этот человек погиб не при исполнении служебных обязанностей.
– Не учи меня работать, Уилсон! Никогда больше не вздумай указывать мне, как я должна вести расследование убийства! Если ты перестал быть полицейским, то я – нет.
Я снова развернулась, намереваясь направиться к машине, но Уилсон поймал меня за руку и повернул к себе, хотя и знал, какая буря может разразиться вслед за этим. Однако мои глаза, к его удивлению, были пусты и холодны.
– Отпусти мою руку. Сейчас же, – мертвым голосом проговорила я.
Уилсон повиновался и сунул руку в карман, словно обжёгшись.
– Я хотел сказать тебе только одно: наш отдел считает, что это дело должно быть закрыто без всякого шума, если вашему департаменту необходимо засадить кого-нибудь за решетку, для отвода глаз, ты знаешь как это делается.
– А почему вы думаете, что мне есть какое-то дело до пожеланий вашего поганого отдела? Если хотите сообщить мне что-то в связи с расследованием убийства Пола Уокера, сделайте это официальным путем. И не ходи больше за мной по пятам, Уилсон. Никогда.
Я села в машину, дождалась просвета в потоке автомобилей и отъехала от тротуара. Уилсон смотрел мне вслед. Он видел, как я развернулась и вскоре въехала в ворота своего дома. Он сделал несколько глубоких выдохов, а когда это не помогло, изо всех сил пнул ногой покрышку своего автомобиля.
Уилсону было ненавистно то, что ему приходилось делать, а ещё более ненавистно сознание того, что ему никогда не одержать надо мной верх.
Я медленно ехала по подъездной аллее к внушительному особняку – нашему с Гейбом дому. Внутри у меня все кипело. «Что за чертова работа! – думала я. – Нигде от нее нет спасения – даже на пороге собственного дома! А что касается Уилсона, то он явно сказал далеко не все. Умолчал о чем-то важном, что напрямую связано с отделом внутренних расследований».
Необходимо было взять себя в руки и успокоиться. Уж слишком я разозлилась на Уилсона за то, что он посмел мне указывать. А сейчас очень важно понять, что же он пытался сказать, на что намекал. И еще важнее – вычислить то, что он оставил за скобками.
Я бросила машину прямо перед подъездом, взяла с сиденья свою сумку с папками и уже поднялась до середины крыльца, как вдруг замерла на месте. Постояв пару секунд, я с силой вытолкнула воздух из груди, решительно повернулась и села на ступеньку.
«Пора попробовать что-нибудь новенькое, – решила я. – Например, спокойно посидеть на крыльце, наслаждаясь замечательным летним днём, полюбоваться на деревья и кусты вокруг лужайки и прозрачное высокое небо».
Я жила здесь уже больше года, но редко, очень редко находила возможность, как следует рассмотреть все это великолепие. Дом представлял собой грандиозное сооружение с башнями, башенками, галереями, балконами и огромным количеством сияющих стеклом окон самой разной формы – стрельчатых, круглых, обычных. Это был подлинный гимн изысканному вкусу, богатству и стильному комфорту. Бесчисленные комнаты ломились от старинной мебели, фарфора, произведений искусства, здесь были предусмотрены все мыслимые удобства, о которых только можно мечтать.
Однако город все равно был здесь, рядом, как злая голодная собака, которая рыщет вокруг и вынюхивает, чем бы поживиться. Я подумала, что в этом, наверное, частично заключается двойственность натуры Гейба – да, пожалуй, и моей собственной.
Гейб отгородился от своего прошлого богатством и властью, которую он дает, я – своим полицейским жетоном. И мы оба были готовы на все, чтобы только это прошлое нас не настигло. Иногда мне кажется чудо, что, несмотря ни на что, нам удалось остаться нормальными людьми и даже создать семью.
Как бы то ни было, сейчас я сидела на ступеньках крыльца, любовалась распускающейся листвой, пытаясь вытравить из сердца всю гадость, которая накопилась там за начало дня.
Наконец я увидела, как в медленно раздвинувшиеся ворота въехал длинный черный лимузин и бесшумно подъехал к дому. Задняя дверца открылась, и оттуда вышел Гейб. Они с шофером обменялись несколькими словами, и машина отъехала, а Гейб направился к дому, не сводя с меня глаз.
Никто и никогда не смотрел на меня так, как он. Его взгляд словно говорил: ты для меня одна на этом свете, и больше никого не существует. И сколько бы раз я ни ловила на себе этот долгий пристальный взгляд, мое сердце неизменно начинало биться в учащенном ритме.
Гейб уселся возле меня, поставив свой кейс рядом, и широко расставил ноги.
– Привет! – сказала я.
– Привет! Хороший день, совсем необычно видеть тебя дома в обед.
– Да, я полна сюрпризов, и цветы красивые.
– Ага. Летнее обновление. Звучит банально, но весьма точно, как и любое клише. – Он провел рукой по своим волосам. – Что делаешь?
– Ничего.
– Вижу, потому и спрашиваю. Это на тебя не похоже, дорогая.
– Считай, что это что-то вроде эксперимента. – Я закинула ногу на ногу. – Пытаюсь понять, смогу ли я бросить работу в управлении.
– Ну и как, получается?
– Пока – нет. – Я откинула голову и закрыла глаза. – У меня было такое хорошее настроение, когда я ехала домой! Представляешь, я сегодня собиралась подать в отставку.
– Да, весьма впечатляюще.
– Я ехала сегодня на обед домой, но тут меня вызвали.
– Опять работа помешала личной жизни?
– Вроде того. Это был Уилсон. – Лукас Уилсон из отдела внутренних расследований.
– Я помню, кто это такой. Что ему было нужно?
– Хотела бы я сама это понять! Он позвонил по моему частному номеру и попросил о беседе.
– Вот как? – Голос Гейба звучал подозрительно мягко.
– Оказывается, он ехал за мной от самого управления. Мы встретились здесь, недалеко от дома. Сначала он изображал собой саму любезность, а потом стал приставать ко мне по поводу одного из убитых в Виндзоре, о Поле Уокере –оказывается тот был коп. – При воспоминании об этом кровь в моих жилах вновь закипела. – Говорил, что его отдел хотел бы похоронить это расследование, возражал против того, чтобы я копалась в финансовых делах убитого… И при этом постоянно подчеркивал, что говорит со мной доверительно, как друг.
