«Первые на Луне» — ответ Федорченко на знаменитый апокриф о том, что американцы на Луну не летали, а знаменитые кадры в павильоне снял автор «Космической одиссеи 2001» Стэнли Кубрик. А также вдохновенное продолжение (и, если смотреть на хронологию событий, приквел) «Омон Ра» Виктора Пелевина. Его ретрофутуризм, близкий к художественной иконографии стимпанка, противостоит посконному ретроградству отечественного кино XXI века: когда другие российские режиссеры вновь и вновь, с садомазохистским кайфом, погружаются в травмы Второй мировой, Федорченко из глубин вымышленных довоенных 1930-х смотрит в альтернативное будущее. Даже патриотически-военные гимны Прокофьева («Вставайте, люди русские!») и Шостаковича (Седьмая симфония) звучат у него в сниженном цирковом контексте — под эту музыку сбежавший из психушки и обряженный в Александра Невского бывший космонавт Харламов сражается на арене с супостатами, на радость толпе.
После запуска ракеты все участники космического рейса исчезают навсегда. «Первые на Луне» по факту оказываются историей не столько фиаско, сколько побега. Супруна находят сторожем кладбища в пригороде Кейптауна. Побывавший в поднебесье Харламов из Чили через Маркизские острова, переплыв Тихий океан и перейдя посуху Китай, застревает в Читинской психиатрической больнице. И вправду, покинуть бренную Землю ради Луны или выжить из ума — разница невелика. Лишь бы сбежать от всеобщей судьбы. Вырваться на орбиту; сгореть в плотных слоях атмосферы; нарушить логику предписанной траектории. Вернуться домой — не человеком, а метеоритом.
Трилогия сновидений
«Полустанок» (2000), «Кроткая» (2017), «Государственные похороны» (2019) Сергея Лозницы
Они спят. Замерли в разных позах, удобных и нет. Тихо сопят, храпят, дышат. В беззвучном воздухе слышны эти звуки, утробные, природные, человеческие, животные. Но сами они их не слышат, слышим только мы. Не видим глаз, почти не видим лиц. Не люди, а намеки, контуры, тела. Жизнь есть сон. Фильм есть сон. Лозница начинается с 23-минутного «Полустанка», первого самостоятельного фильма режиссера. XXI век начинается с «Полустанка». Новое кино начинается с «Полустанка».
Предвестием века XX, его отправной точкой, стало «Прибытие поезда» братьев Люмьер. Эпоха надвигалась на зрителей, как поезд; это было страшно и восхитительно. С тех самых пор кино — это движение. Но не у Лозницы. В его «Полустанке» всё начинается с поезда, который останавливается, замирает. Тоже засыпает. Здесь кино — бездвижность, остановка. Стоп-машина.
«Полустанок» молча и без пафоса провозглашает конец истории — по меньшей мере той, которую мы знали в кровавом, жутком, так и не понятом предыдущем столетии. Вместо движения — стоп-кадр, вместо действия и самой реальности — сон. Лозница — документалист, но реалистом его назвать можно не в большей степени, чем Гоголя, Лескова, Салтыкова-Щедрина или Платонова.
Да и советское документальное кино, начиная с Дзиги Вертова, — разве могло и хотело оно быть реалистическим? Фантазия, фантастика, утопия, в которой постфактум так просто рассмотреть антиутопию. Совсем недавно на небольшом фестивале в Алма-Ате я видел отреставрированную версию «Турксиба», культовой документальной картины 1929 года, для которой специально был написан новый саундтрек. Режиссер Виктор Турин от души провозглашал наступление новой счастливой эпохи, когда человек и зверь отступает перед стальным животным — паровозом, способным преобразить мир. Но время меняет восприятие. Сегодня эта картина выглядит как талантливый памятник уничтожению человеческого во имя сверхчеловеческого. Молох несется на всех парах и требует жертв: еще, еще, еще.
У каждой страны и культуры своя железная дорога: французы начали с «Прибытия поезда», американцы — с «Большого ограбления поезда». А в дореволюционной России одним из самых экранизируемых писателей был Лев Толстой. Между прочим, умерший на железнодорожной станции. А железная дорога в «Анне Карениной» — главная из всех. Узнав о катастрофе и гибели случайной жертвы в начале романа, Анна предчувствует собственную судьбу — и в эту секунду эта судьба завязывает первый узелок: Вронский дает деньги семье погибшего, Анна обращает внимание на молодого офицера, начинается та самая история, которая в итоге приведет ее на рельсы. Начало и финал романа рифмуются: под колесами поезда погибают богатые и бедные, классовое неравенство перестает иметь значение. Предсказание XX века.
Люди «Полустанка»: безымянные, безликие, разные и одинаковые, равноправные в своем коллективном сне. Оператор Павел Костомаров и Лозница заворожены этими статичными портретами, сквозь которые лишь редким тихим звуком дает о себе знать жизнь. Заколдованное царство, не иначе.
«Нельзя в России никого будить», сказал поэт. Это сон о лучшей жизни или отдых от жизни минувшей? Живые они или мертвые? Хорошие или плохие? Счастливые или несчастные?
Сновидческая реальность «Полустанка» уравнивает всех. Пока не придет поезд. И пространство расширяется, как во сне. Их столько, сколько не вместит крохотный убогий полустанок; кажется, их бесконечно много. Вероятно, они снятся друг другу? Они как-то связаны? Но как? В их сне есть детская беспечность и бесконечная усталость. Может, снятся им кошмары? «Железная дорога» в России — ведь это и Фет, и Некрасов, в стихах которых строители и пассажиры предстают призраками.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Чу, восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд!»
Да, не забыть бы: снимался «Полустанок» на станции Малая Вишера. Топоним, с которым в русской литературе связано еще одно важное имя — Варлам Шаламов. Его путешествие по железной дороге в сторону Колымы, до конечной станции, могло там и закончиться. Но железная дорога привела его обратно, начав новый этап в русской и мировой литературе, невозможную (как считал он сам), но им же и осуществленную «поэзию после ГУЛАГа». Герои его книг — та самая «толпа мертвецов», о которой столь многие не желают ни знать, ни помнить. Но мертвые снятся по ночам тем, кто ждет поезда.
Лозница начинается с этого: череда мощных образов, которые ничего не говорят напрямую, не двигаются, остаются нерасшифрованными. Пари со зрителем заключается именно так. Сможешь ли найти и сказать то, о чем молчат автор и его герои?
* * *
«Ты чего сидишь? Ты чего такая грустная?» — первая реплика «Кроткой», третьего полнометражного игрового фильма Сергея Лозницы. Эти слова главная героиня обращает к своей собаке, прикованной к будке у деревенского домика, где они живут вдвоем; женщина только что вернулась с работы. Собака не ответит, только тихо заскулит. Вопросы будут первыми в длинном ряду вопросов, заданных этим фильмом зрителю — и заданных зрителем по поводу этого фильма. Все они останутся без ответа. Мы не узнаем даже, как зовут героиню, от которой за время длительности картины практически не отведем взгляда.
