Понятно, что отношение зрителя к «Движению вверх» зашито в самом замысле картины. Для большинства это ностальгическое большое кино о завоеваниях мифической великой страны — СССР, наследниками которой нам повезло быть. Для меньшинства — порция тенденциозной государственной пропаганды на тему «однажды наши наваляли американцам». Особенно ярко две полярные позиции проявятся на фоне недавних олимпийских разоблачений и скандалов. Однако фильм, если в него всмотреться, гораздо сложнее этих привычных паттернов.
Самое интересное подводное течение в «Движении вверх» связано именно с темой патриотизма. Борьба советских и американских спортсменов — это состязание двух подходов. Американцы дружно поют гимн, размахивают флагами, скандируют «USA!»; они действительно бьются с коммунистами из империи зла за честь родной страны. У советских баскетболистов другая мотивация. С самого начала фильма они получают от родины один щелчок за другим. По возвращении с триумфального матча их унизительно обыскивают таможенники. Бюрократы хамят и настаивают на своем. Тяжелобольного ребенка не пускают сделать операцию за границу. На каждом шагу шантажируют и давят, не давая послабления ни в чем: в СССР невозможно ни лечиться, ни жениться по своей воле. Даже уютные на вид автоматы с газировкой плюются водой. Неудивительно, что среди центральных персонажей есть активный антисоветчик — литовец Паулаускас. Да и остальные не горят желанием пострадать за державу. В общем, когда в начале фильма Гаранжин говорит: «Не бывает вечных империй», эти слова хочется отнести не только к непобедимым США, но и к советскому государству-колоссу.
Так за что же бьются баскетболисты, поставившие невыполнимую цель? Ответ приходит в момент, показанный в фильме отчетливо, но деликатно, — теракт на Мюнхенской Олимпиаде. Политика в самом ее кровожадном изводе берет верх над поверхностной спортивной утопией, заставляющей на время забыть о границах. Чувство родства оказывается превыше государственных интересов и политических распрей. Герои «Движения вверх» выходят на поле сражаться не за престиж империи, а за свое личное достоинство. Для человека угнетенного нет высшей свободы, чем преодоление обстоятельств; для человека отчужденного нет высшей ценности, чем братство.
В «Движении вверх» нет другого отечества, кроме друга-дурака, который иногда так бесит, что невмоготу; кроме больного ребенка, которого, может, и вылечить-то не удастся; кроме жениха, у которого саркома сердца, и жить ему после свадьбы останется всего ничего. И нет другого счастья, кроме крошечных, хоть и растянутых в экранном времени трех секунд — однако же вошедших в историю.
Важное историческое уточнение: работа над фильмом завершалась, когда Кирилл Серебренников находился под арестом по обвинению в хищении государственных средств. Этот же факт не позволил режиссеру присутствовать на премьере в Каннах. На момент написания статьи процесс всё еще продолжается, хотя Серебренников уже не находится под стражей. Разумеется, эти факты (постыдные не для обвиняемых, а исключительно для правоохранительной системы) никак не повлияли на оценку и анализ фильма, но поневоле стали органической частью статьи, ее неотъемлемым контекстом.
Этого не было. Это было
«Лето» Кирилла Серебренникова (2018)
Как еще начинать статью о Кирилле Серебренникове, если не с адвокатской речи? На этот раз в роли обвинителя — не карательные государственные органы, а уважаемый человек и один из узнаваемых героев фильма «Лето» Борис Гребенщиков. Все слышали, запомнили и неоднократно повторили его слова о сценарии «Лета»: мол, герои — «дешевые московские хипстеры, ориентированные только на секс и бабки». Неизвестно, тот ли самый сценарий читал БГ и не изменили ли текст после его критики, но результат парадоксален: единственное, чем абсолютно не озабочены персонажи «Лета», это секс и деньги. Перед нами чистые, наивные, отчаянно романтические молодые люди, не желающие идти на любые компромиссы. Что до секса (мини-спойлер), то он на экране ограничен единственным, по-школьному целомудренным поцелуем.
Второе обвинение, хлесткое «ложь от начала и до конца», вызывает еще большее недоумение. Картина — игровая, а не документальная, и корректно ли называть художественный вымысел ложью? Да, Гребенщиков был свидетелем событий, описанных в фильме, а Серебренников и его соавторы сценария Михаил и Лили Идовы — нет. Но ведь в центре «Лета» — отношения Майка Науменко с его женой Натальей и начинавшим в те годы профессиональную карьеру Виктором Цоем; все ключевые сцены происходят в квартире Науменко, в отсутствие Гребенщикова. Единственная живая участница — сама Наталья Науменко — была главным консультантом фильма, и ей можно доверять как минимум не меньше, чем лидеру «Аквариума».
Главное же — отчетливое намерение режиссера отграничиться от исторических фактов, наполнив картину вымышленными эпизодами, сновидческими клипами на музыку любимых Майком и Цоем западных рок-групп. В советской электричке хором поют «Psycho Killer» Talking Heads, в троллейбусе — «The Passenger» Игги Попа, под дождем на улице — «Perfect day» Лу Рида… В действие введен специальный персонаж, носитель брехтовского духа остранения — Скептик. Застегнутый на все пуговицы, он будет критиковать рокеров за прекраснодушие, говорить в камеру об исполнителе роли Цоя «Не похож» и, главное, всегда иметь наготове табличку, написанную то ли краской, то ли кровью поверх передовицы газеты «Правда»: «Этого не было».
Скептик прав не во всём. Кое-что было. К тому же кореец Тео Ю очень похож на Виктора Цоя, а Рома Зверь, чье участие в картине вызвало гул неодобрения у фанатов Майка Науменко, не просто напоминает прототипа, но и потрясающе (и очень похоже) за него поет. Оба замечательно органичны в своем актерском неактерстве, но самая выразительная звезда «Лета» — Ирина Старшенбаум, практически неузнаваемая после «Притяжения». Ее героиня неброско обаятельна, негромко убедительна, красива какой-то нездешней странной красотой — обоих рокеров, так ей увлеченных, нетрудно понять. Вслед за ними в нее будто влюбляется камера, а за камерой — и зритель, перестающий задаваться бессмысленным вопросом об «исторической правде». Допустим, неназванные Артемий Троицкий и Гребенщиков (тут — просто «Боб») в фильме моментально узнаются, а другие персонажи являются на правах живых обобщений, будь то радушная хозяйка квартирника (Лия Ахеджакова), Панк в тельняшке (Александр Горчилин) или гитарист Лёня (Филипп Авдеев). Кто они на самом деле, неважно. Они, как и всё «Лето», — наш коллективный сон о минувшей эпохе и ушедшей на дно Атлантиде советского рока до его превращения в шоу-бизнес.
Конечно, здесь найдется, к чему придраться. Картина не всемирная, не глобальная, а наоборот, подчеркнуто локальная. Она не будет полностью понятна тем, кто ничего не знает о советской эпохе застоя и подпольном рок-движении: недаром директор Каннского фестиваля Тьерри Фремо, объявляя об участии «Лета» в конкурсе, знаменательно смешал брежневское время со сталинским. Здесь есть нарочито бесформенные фрагменты, в которых спрятана деликатно намеченная лирическая интрига. А еще несколько финалов, будто рок-группа по просьбе фанатов выходит на сцену с бисами, еще и еще, потеряв счет времени. И всё равно последняя сцена фильма — Цой на сцене, Майк и Наташа в зале — убивает наповал, не позволяя остаться равнодушным. В том числе поэтому придираться не хочется. Несовершенства «Лета» обаятельны, они делают его живым.
