На двадцать первом участке, — ответил Тимыч. — В могиле под номером шестнадцать.
Вот и поглядите, кто в этой шестнадцатой могилке лежит, — велел Гвоздь. — А мы с Тимофеем подскочим домой к профессору Федякину, посмотрим на его унитаз. Что-то он у меня вызывает ба-а-льшие подозрения.
Унитаз внушает? — спросил Димыч.
Да нет, Федякин. — Майор надел фуражку. — Короче, по машинам, орлы!
И они разъехались кто куда.
Майор Гвоздь и Тимыч на фээсбешной бэ-эмвэшке погнали на квартиру профессора Федякина. А капитан Кипятков, Димыч и Любка Крутая на Любкиной «Пантере» помчались на Мартышкино кладбище.
Глава XVIII
ЧЕРНЫЙ ЗАЙЧИК
По дороге майор Гвоздь с Тимычем заскочили в бистро, слопали по паре бифштексов и погнали дальше. Пригнали к дому Федякина, поднялись на полудохлом лифте на двадцатый этаж и вошли в квартиру.
Гвоздь обошел все комнаты, заглядывая по пути везде, куда только можно было заглянуть: в шкафы, ящики, тумбочки, под диваны, кресла… На кухне бравый майор заглянул в холодильник и в сахарницу, в ванной — в ванну и стиральную машину, в туалете долго смотрел в унитаз. Так долго, что Тимыч даже спросил:
А что вы в него смотрите, Петр Трофимыч? Унитаз как унитаз.
Никогда не делай скороспелых выводов, Тимофей, — назидательно поднял указательный палец майор.
После этого Гвоздь по второму разу обошел квартиру.
Федякин женат? — спросил он у Тимыча.
Нет, не женат.
Вот так номер, чтоб я помер! Холостяк, а квартира в идеальном порядке.
Ну и что?
А то, что здесь явно чувствуется женская рука. Мужчина никогда свою квартиру так не уберет.
Откуда вы знаете?
Я же сам был холостяком. Как бы мужик ни старался, все равно будет заметно, что это берлога холостяка. А в этой квартирке все по-другому.
— А может, к дяде Феде домработница приходит.
— Возможно, возможно, — покивал майор. — Кстати, при тебе никто не приходил?
— Нет, не приходил. Она, наверное, убирает, только когда дядя Федя дома.
— Возможно, — еще раз согласился Гвоздь. — Но в любом случае — шерше ля фам.
— Чего? — не врубился Тимыч.
— «Ищите женщину», как говорят французы. Пошли.
Куда?
Искать женщину. — И майор Гвоздь направился к выходу.
Они вышли на лестничную площадку.
— А здесь кто живет? — указал майор на дверь соседней квартиры.
— Какой-то композитор. Слышите?..
Из квартиры доносились звуки музыки.
Гвоздь позвонил. Музыка оборвалась.
Дверь отворилась. На пороге стоял мужчина лет семидесяти в атласном халате.
Чем могу служить, молодые люди? — интеллигентно наклонил он голову.
Здравия желаю! — козырнул майор и показал свое потрепанное удостоверение. — Служба безопасности. Можно задать вам пару вопросов?
Пожалуйста. — Мужчина впустил их в квартиру.
Вы композитор? — поинтересовался Гвоздь.
Да какой я композитор? — самокритично ответил мужчина. — Композиторы — это Бах, Шуберт, Моцарт… А я так — песенки сочиняю. Сочиняла, одним словом.
— А как ваша фамилия?
— Шостакович.
— Шостакович?.. — с удивлением повторил Гвоздь. — Я думал, вы уже давно на том свете.
Композитор рассмеялся.
Я однофамилец великого Шостаковича. К тому же еще и полный тезка — Дмитрий Дмитриевич.
Дмитрий Дмитрич, — приступил к делу майор Гвоздь. — Вы знаете своего соседа?
Кто ж его не знает? Знаменитый ученый, ученик не менее знаменитого академика Дундукова… А что случилось?
Ничего не случилось. Просто надо кое-что уточнить. Когда вы его видели в последний раз?
Недели две назад. Он собирался лететь на Канары.
А у него есть домработница?
Нет.
Вы уверены?
Абсолютно.
А женщина есть какая-нибудь знакомая?
Откуда эк я знаю?
Ну мало ли, видели случайно.
Постойте-ка, постойте… — припомнил Шостакович. — Видеть не видел, а вот слышать слышал.
И что же вы слышали?
Как-то раз я слышал на лестничной площадке голоса Федора Петровича и какой-то женщины.
О чем они говорили?
— Честно сказать, уже не помню. Помню только, что Федор Петрович называл эту женщину… «черный зайчик».
Тимыч хихикнул. А Гвоздь повторил вопросительно:
Черный зайчик?
Да. Забавное словосочетание, не правда ли? Видимо, поэтому оно мне и запомнилось.
А голос у женщины был молодой или старый?
Молодой. Я бы даже сказал, очень молодой. Ей, вероятно, лет двадцать, не больше.
А самому Федякину сколько?
Лет пятьдесят, не меньше.
М-да, — хмыкнул Гвоздь, подкрутив усы, — порядочная разница.
— Любовь, знаете ли, ровесников не ищет, — улыбнулся композитор Шостакович.
Вот так любовь-морковь, — присвистнул Тимыч. — Он же для нее старый!
Ну, пятьдесят лет — это не такой уж и старый, — заметил Гвоздь, которому тоже было где-то в районе полтинника. — Вот если б ему было семьдесят…
А что семьдесят? — обиженным тоном сказал Шостакович. — Это тоже, знаете ли, не так уж и много. Вот если б ему было девяносто…
А что девяносто? — продолжил цифровой ряд майор Гвоздь. — Галактическая минута, между прочим, равняется ста восьми земным годам.
Выходит, человек в среднем живет сорок секунд по галактическому времени, — быстро подсчитал Шостакович.
Все засмеялись, хотя чего уж тут смешного, если человек всего-навсего сорок секунд живет.
Так вы думаете, что между профессором и этой девушкой была любовь? — вернулся к своим вопросам Гвоздь.
Несомненно, — ответил композитор. — Иначе зачем ему зайчиком ее называть?
А почему тогда черным зайчиком?
А может, она негритянка?! — сверкнула у Тимыча догадка.
Верно! — встрепенулся майор Гвоздь. — Молоток, Тимофей! Из тебя получится отличный фээсбешник!
Тимыч даже малость покраснел от такой похвалы. А Гвоздь уже тряс Шостаковичу руку.
Благодарю вас, Дмитрий Дмитрич. Вы очень помогли следствию.
Ну что вы, пустяки.
