– Но большевики оказывают упорное сопротивление, мой фюрер. Несмотря на голод и лишения, они смогли создать крепкую оборону, которая мало в чем уступает укреплениям Вердена. Нам приходится с боем отбивать у них каждый метр этого лабиринта траншей и окопов. Кроме того, русские смогли сохранить производство тяжелых танков КВ в Петербурге и отправляют их на передовую прямо из цехов заводов… – стал оправдываться Кюхлер, но Гитлер хорошо знал цену этих слов.
– Если этот танковый завод стоит у вас как кость в горле, уничтожьте его. Артиллерии для этого у вас в избытке, – угрожающе рыкнул в трубку фюрер, – а против русских танков, что намяли вам бока, бросьте самоходную артиллерию полицейской дивизии СС. Они отлично справились со средними танками русских, отражая их наступление, справятся и с тяжелыми машинами. Как показал опыт недавних боев под Ржевом, самоходные орудия отлично сражаются и с Т-34, и с КВ.
– Переброска танкового полка дивизии СС серьезно ослабит нашу оборону в «бутылочном горле», – заикнулся Кюхлер, чем вызвал новую волну раздражения со стороны фюрера.
– Надо уметь рисковать ради победы! Снимите полк дивизии СС и замените его венграми, испанцами, бельгийцами. Их у вас там полным-полно! Чего жалеть жизни этих дармоедов, когда на кону стоит взятие Петербурга! Этот гангренозный очаг большевистской заразы на нашем теле!
Кюхлер вновь захотел заикнуться относительно финнов, но интуитивно почувствовал, что эту больную мозоль сейчас лучше не тревожить.
– Ударьте по ним как следует! Ударьте, и этот ваш русский Верден рухнет как колосс на глиняных ногах! – напутствовал фельдмаршала Гитлер, и, получив столь возбуждающий ментальный заряд, тот стал действовать.
В тот же вечер перед генералом Мортинеком была поставлена задача огнем осадной артиллерии уничтожить Кировский завод, выпускавший тяжелые танки. Одновременно с этим был отдан приказ полицейской дивизии СС отправить под Колпино два батальона самоходок, получив взамен два полка из венгерской дивизии.
Следуя приказу фюрера, Кюхлер также произвел замену части соединений 170-й пехотной дивизии, прикрывавших подступы к Мге, хорватской бригадой и одним венгерским полком. Одновременно с этим Кюхлер отправил в район Арбузова и Анненского испанскую дивизию генерала Эмилио Эстебана.
Свои действия Кюхлер объяснил начальнику штаба генералу Хассе следующим образом:
– В таком серьезном наступлении от этих союзников мало толку, но вот в обороне они стоят хорошо. Цепко, дерутся как черти…
И тот с ним согласился, благо наступление русских на Любань позволило немцам узнать сильные и слабые стороны своих союзников.
Оба генерала искренне надеялись, что проведенная рокировка не приведет к ухудшению общего положения на фронте, но судьба сулила им иное.
У Константина Рокоссовского не было тайного агента в штабе Кюхлера, что позволял хоть краем глаза заглянуть в планы противника. Не было разведгруппы в тылу врага или партизан, которые сообщили бы в штаб фронта о перемещении войск противника. Не было даже подпольщиков, что случайно могли услышать болтовню немецких солдат или офицеров и с риском для жизни передать важные сведения своим.
Единственное, что было в распоряжении молодого генерала – это его талант полководца и мастерство военачальника, выделявшее его из общей когорты сталинских генералов. С самого начала подготовки операции он настаивал на нанесении удара по врагу в районе Невской Дубровки. В разговорах со Ставкой, Мерецковым и Говоровым Рокоссовский постоянно возвращался к этому вопросу. Доказывал, убеждал, а когда вопрос был решен положительно, торопил командующего Ленинградским фронтом Говорова с началом нанесения удара.
Чутье полководца подсказывало ему, что с нанесением удара нужно торопиться, что враг может опередить его, и тогда все усилия, направленные на прорыв блокады, пойдут прахом.
Когда стало известно, что немецкие войска начали штурм укреплений Ленинграда, Константину Константиновичу стоило огромных трудов уговорить генерала Говорова в столь непростой обстановке не отказываться от активных действий в районе Невской Дубровки. Вместо двух стрелковых дивизий, в срочном порядке переброшенных на защиту Пулково и Колпино, Рокоссовский предложил использовать для десантирования через Неву войска с Карельского участка обороны Ленинграда.
Столь непростое и довольно рискованное предложение не нашло полного одобрения со стороны начштаба фронта и ряда членов Военного совета, и только прямое обращение к Жданову как представителя Ставки позволило Рокоссовскому продавить это решение. Генерал действовал решительно и напористо и, как потом выяснилось, опередил противника на несколько часов.
Снятые фельдмаршалом Кюхлером войска ещё только подходили к Пулково, а испанцы только-только начали обустраиваться в переданных им участках немецкой обороны, когда ленинградцы приступили к переправе через Неву.
Первыми ударили по занятому врагом берегу гаубицы и полевые орудия, затем к ним присоединились минометы, а в самом конце обстрела – «катюши». Учитывая сложную обстановку в районе Пулково и дефицит снарядов, Говоров мог бы уменьшить число ранее обещанных орудийных стволов или сократить время артобстрела, но Леонид Александрович не отступил от первоначального плана. Так же как Рокоссовский, он отлично понимал важность этого удара, который мог привести к прорыву блокады Ленинграда.
Чтобы помешать врагу вести прицельный огонь по переправляющимся войскам, решено было поставить дымовую завесу. К огромной радости отцов-командиров все прошло удачно, и подхваченная легким дуновением ветерка молочная стена дыма, медленно и неторопливо преодолев водную преграду на своем пути, стала наползать на противоположный берег.
Ограниченная видимость серьезно мешала обеим сторонам: засевшим в окопах испанцам – защищаться, а советским солдатам – атаковать их. Однако желание победить, прорвать кольцо вражеской блокады у солдат 20-й стрелковой дивизии было очень высоким, благодаря работе с личным составом политработников. Многие из тех, кто на плотах и лодках переправлялся через Неву, в прошлом году уже побывали на том берегу реки. Никто лучше них не знал этот обильно политый кровью и исковерканный минами и снарядами пятачок невской земли.
Горько и обидно было покидать его им ввиду невозможности удержания, и вот настало время рассчитаться с врагом за смерть и кровь своих павших товарищей. И пусть сейчас им противостояли не немцы, а испанцы – это не имело значения. На левом берегу Невы находился враг, и его нужно было уничтожить.
С этим настроем они переправились через Неву. С громким криком «ура!» смело бросились в атаку навстречу летящим пулям и стали громить застигнутого врасплох противника. Испанцев очень впечатлил удар гвардейских минометов. Храбрые от природы, они впервые в жизни ощутили животный страх перед «сталинскими органами», о которых так много говорили и которых так сильно боялись.
Залп реактивных снарядов, словно чудовищная гребенка, прошелся по позициям франкистов, уничтожая и разрушая все на своем пути. Стоит ли удивляться, что после этого знакомства у многих испанских союзников фюрера долго тряслись руки и были мокрые спины.
