Видя, что решение Сталина о разделении двух фронтов окончательное и обжалованию не подлежит, генерал Василевский позвонил в штаб генерала Рокоссовского.
– Товарищ Костин, вы получили приказ Ставки о том, что штабу вашего фронта поручена ликвидация немецкого котла под Сталинградом? – холодным голосом поинтересовался у генерала начальник Генерального штаба.
Холодность эта была порождена тем, что, предвидя передачу его фронту ликвидации окруженного врага, Рокоссовский отправил в штабы армий Сталинградского фронта, чьи дивизии образовывали внутренний фас кольца окружения, своих представителей. Сделано это было под предлогом лучшей координации действий двух фронтов. Когда об этом доложили Еременко, он принялся бурно возмущаться, но своих представителей в штабы Донского фронта так и не послал.
Василевский также считал, что командующий Донским фронтом торопит события, и вот оказалось, что Рокоссовский был прав в своих действиях.
– Знаю, что положение дел на южном фасе окружения вам хорошо известно, поэтому хочу знать, где и какими силами вы намерены наступать?
– Здравствуйте, товарищ Михайлов, – спокойным и будничным голосом ответил комфронта. – Приказ Ставки я получил два часа назад, и полного плана действий у нас пока ещё нет. В общих же деталях могу сказать, что мы намерены двумя ударами с севера и юга рассечь группировку противника на две части, занять их основные аэродромы. После чего добить её по частям.
– Какими силами вы намерены осуществить свои намерения? Согласно тем сведениям, что я располагаю, армии вашего фронта понесли серьезные потери при прорыве обороны врага, и для нанесения удара с северного фаса окружения они ещё не готовы.
Если вы намерены поручить главную роль по взлому обороны противника армиям южного фаса, то я сразу предупреждаю, что положение у них тоже далеко не блестящее. Все они нуждаются в пополнении, которое поступит в лучшем случае к концу декабря.
Казалось, что начальник Генерального штаба говорит безрадостные вести для Рокоссовского, но, к удивлению Василевского, это никак не повлияло на бодрый настрой собеседника.
– Мы хорошо знаем положение дел в 57-й и 64-й армиях, товарищ Михайлов, – заверил собеседника генерал, – и, честно говоря, не рассчитывали на них в своих планах по прорыву обороны врага.
– Тогда как вы собираетесь прорвать оборону противника? За счет перегруппировки своих сил путем ослабления 66-й армии левого фланга, но это откровенно рискованное мероприятие, – предупредил Василевский, но снова не угадал.
– Главным нашим тараном будет 2-я гвардейская армия генерала Малиновского. Вопрос с отправкой её на наш фронт согласован с товарищем Васильевым, и её прибытие ожидается к середине декабря.
– Задумка неплохая, – согласился Василевский, – но, насколько я знаю, у этой армии нет боевого опыта, и есть риск, что она завязнет в обороне противника, не выполнив своей боевой задачи.
– У штаба фронта иное мнение, товарищ Михайлов, – без обиняков заявил собеседнику Рокоссовский, чем вызвал неудовольствие у Василевского. Представитель Ставки и начальник Генштаба не привык к проявлению столь откровенной самостоятельности со стороны командующего фронта. Фронтов и командующих было много, а начальник Генерального штаба, определяющий и направляющий их действия, был один.
– Я рад этому, товарищ Костин, и очень надеюсь, что вы справитесь с поставленной перед вами задачей без привлечения дополнительных сил.
– Мы тоже на это надеемся, – откликнулся Рокоссовский, твердо уверенный, что сможет расколоть окруженную вражескую группировку силами 2-й гвардейской армии.
– Тогда жду от вас победной реляции, – произнес Василевский и повесил трубку.
– Зря вы, Константин Константинович, гусей дразните. Припомнит вам Василевский ваши слова, – с укоризной покачал головой начальник штаба Рокоссовского Малинин. – Чует мое сердце.
– Не знаю, что у вас где чует, Михаил Сергеевич, но я всегда привык отвечать за свои слова. И если я говорю, что 2-я гвардейская не застрянет при прорыве обороны врага и освободит Сталинград, то готов отстаивать свое мнение перед кем угодно. Насколько мне помнится, ещё с утра это мнение было и вашим. Не так ли? – генерал с хитрецой взглянул на собеседника.
– Оно по-прежнему мое, и я так же, как и вы, готов его отстаивать, где угодно и перед кем угодно. Я говорю лишь о том, что не стоило задирать генерала Василевского. Никакой начальник Генштаба не потерпит рядом с собой самостоятельного комфронта.
– Я вообще считаю его нахождение на фронте, пусть даже в качестве представителя Ставки, большой ошибкой. Начальник Генштаба должен сидеть в Москве и руководить фронтами оттуда, имея весь объем информации на руках. Здесь же он волей-неволей давит всех нас своим положением и навязывает принятие «правильных» на его взгляд решений.
– Не являясь поклонником генерала Василевского, должен сказать, что в основном все внесенные им предложения были правильными.
– И передача на начало наступления 21-й армии генералу Ватутину? – тотчас напомнил Малинину Рокоссовский момент, когда ослабленная предыдущими боями 65-я армия была вынуждена взламывать немецкую оборону, тогда как 21-й армии противостояли румыны. – Разве вы не были против этого?
– Да, был и остаюсь при своем мнении, но потом 21-ю армию нам все же вернули.
– Вернули, но в каком виде! Когда дивизии по своей численности стали полками, а полки батальонами? Кстати, ещё один минус пребывания Василевского на передовой – это то, что он притягивает поступающие резервы к тому месту, где он находится, вместо того чтобы распределять их равномерно между фронтами. Я намеренно не акцентирую на этом внимание, поскольку Ставка обещала нам 2-ю гвардейскую армию, но согласитесь, что это непорядок.
– Полностью с вами согласен. Без 2-й гвардейской армии мы находимся в положении охотника, поймавшего медведя, но не имеющего возможности сдвинуться с места, – вздохнул Малинин.
– Надеюсь, что не очень долго, – откликнулся комфронта, но судьба сулила его планам и надеждам горькое разочарование.
12 декабря 1942 года соединения генерала Гота перешли в наступление в районе Котельниковского и прорвали фронт 51-й армии. Точнее сказать, это были заслоны, которые генерал Еременко расположил в этом месте, полагая, что ему противостоят румынские войска. Румыны, точнее сказать, румынская пехота действительно там присутствовала, а вот двинувшиеся в прорыв танки были немецкими.
Пробив ослабленную оборону соединений 51-й армии, они устремились к реке Мышкова, единственному естественному препятствию по направлению к окруженной армии Паулюса.
Занятый подготовкой наступления через реку Чир в обход румынских войск, расположившихся у станции Тормосин, Еременко просмотрел приготовления противника, и прорыв обороны у Котельниковского вызвал у него страх. Сколько раз он уже испытал на себе последствия внезапных ударов со стороны немцев, после которых вырвавшийся на оперативные просторы противник начинал громить тылы советских войск.
