— Чего?! — вытаращился Горохов на друга.
— Того... Айда в комнату.
Они прошли в комнату, и Генка рассказал все с
самого начала и до самого конца.
— Вот так фишечка! — присвистнул Макс. — Значит,
я тебе во сне говорил, что тип в черном каждый день на кладбище мотается?..
— Ага. А что?
— А то, что так оно и есть: мужик приходит на
кладбище каждый день. А то и два раза в день.
— М-да-а... — со вздохом протянул Самокатов. —
Чем дальше в лес, тем больше дров.
— Зато интересно, Самокат! — с жаром
воскликнул Горохов.
— Кому интересно, а кому и не очень, — буркнул
Генка. — Как вспомню свое сердце на ладонях у Курочкиной... Бр-р-р... —
Самокатова передернуло.
— Да, это круто, — согласился Макс. — А
кстати, я тебе дельную мысль во сне подкинул.
— Когда предложил в милицию позвонить?
— Нет, когда говорил, что твоим сознанием из
соседней квартиры управляют.
— Секретное оружие и все такое... — хмыкнул
Генка.
— Ну, может, конечно, там и не секретное
оружие. Но какая-то фишка определенно имеется.
— Какая фишка?
— С помощью которой тобой... как это... —
Горохов наморщил лоб. — Блин, слово забыл... О, вспомнил! «Манипулируют». Тобой
манипулируют, Самокат!
— А что это значит?
— Ну, управляют твоими действиями и твоим
сознанием.
— Кто управляет?
— Возможно, этот тип в черном.
— А зачем? — не понимал Генка.
— Черт его знает... Слушай, а у тебя, в самом
деле, есть ключ от той квартиры?
— Да, есть.
— Так давай залезем. Глядишь, чего-нибудь надыбаем.
— Давай. А когда?
— Завтра. Как только мужик на Фарфоровскую умотает.
— А если он неожиданно вернется? — выдвинул
Самокатов тот же довод, что выдвигал и Горохов в его сне.
— А я за ним до вокзала прослежу, — сказал
Макс, — пока он в электричку не сядет. А ты в это время в его квартире
пошуруешь. А если он повернет назад, я прибегу и предупрежу тебя. Годится?
— Годится, — кивнул Генка. — Только лучше я за
ним прослежу. А ты в квартире пошуруешь. А то мне, как-то не в кайф опять туда
лезть.
Глава VIII. ПЕРВАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
И вот на следующий день Самокатов снова сел на
хвост подозрительному типу. Мужчина, как и вчера, был во всем черном, а в руке
держал букет белых гвоздик. Похоже, что он и правда собрался на кладбище.
Генка довел объект до вокзала, посадил в
электричку и дождался, когда электричка отвалит. Потом Самокатов вернулся
домой и условным стуком постучал в квартиру старухи Красавцевой.
— Самокат, ты?! — настороженно спросил Горохов
из-за двери (Красавцева так до самой смерти и не собралась врезать дверной
«глазок»).
— Я. Открывай.
Макс открыл.
— Заваливай!.. Ну что, уехал?
— Ага. А у тебя что?
Горохов скорчил кислую гримасу.
— Полный голяк.
Мальчишки прошли в комнату. Здесь все было точь-в-точь,
как в Генкином сне. Только без гроба на полу.
— Вот тут он стоял, — указал Генка ногой.
— Кто? — не понял Макс.
— Гроб с Курочкиной... А вон там Купоросов с
Нестеровой, — показал он уже рукой.
— Я всю квартиру перерыл, — сообщил Горохов. —
Ничего подозрительного. Вот разве что тетрадка... — Макс протянул Генке ученическую
тетрадь.
Самокатов ее полистал.
Все двенадцать листов заполняли стихотворные
строчки. Это была поэма под названием «На смерть любимой Риты».
— Хм, странно, — сказал Самокатов, пробежав
поэму глазами. — Как будто он не про собаку пишет, а про свою невесту.
— Я тоже так подумал, — кивнул Горохов.
Генка подошел к книжному шкафу. И обратил внимание
на небольшую фотографию в рамке. Он взял фото с полки.
— Горох, смотри.
На фотографии был снят мужчина в черном. Вернее,
на снимке он был в белом. В белой рубашке и белых брюках. Рядом с ним стояла
пожилая женщина. Они улыбались.
— Это ж Марья Сергеевна! — воскликнул Макс.
— Точно!
И действительно, с фотоснимка на ребят глядела
их первая учительница — Мария Сергеевна Афонькина. Она учила их с первого по
четвертый класс.
— Гляди, как он на нее похож, — заметил Генка.
— Нос такой же и глаза.
— Да, да, — поддакнул Макс.
Ребята озадаченно переглянулись. До этого
момента мужчина в черном представлялся им фигурой таинственной и мрачной. И
вдруг он в одну минуту предстал в совершенно ином свете. А именно — сыном их первой
учительницы.
— Слушай, Самокат, а что, если мы не туда
заехали? — сказал Горохов.
— В каком смысле?
— Ну, все гораздо проще. И тобой никто не
манипулирует.
— Насчет манипуляции, между прочим, ты говорил,
— напомнил другу Генка.
— Да, говорил! — запальчиво ответил Макс. — Потому
что ты стал вопить: «Я не врубаюсь — сны это или не сны!»
— Я и до сих пор не врубаюсь, — сказал
Самокатов.
Но в душе у Генки уже начали зарождаться сомнения.
Может, и впрямь, все гораздо проще?.. Ну, например, он элементарно
перезанимался. А что?.. Конец года. По всем предметам то контроша, то зачет...
Опять же у него сейчас переходный возраст, во время которого всякие психические
отклонения бывают... Вот потому-то ему кошмары и снятся... А царапины, шишка и
укус?.. Да мало ли где он мог себя незаметно оцарапать, ударить или укусить.
«В общем, — решил Генка, — все это
полнейшая...»
Самокатов не успел додумать. Потому что вдруг
увидел... фонарик.
И все Генкины доводы рухнули, как карточный
дом.
— Горох, это же мой фонарь, — медленно
произнес Генка. — Я его здесь оставил. Во сне...
— С чего ты взял, что он твой?
— Видишь, изолентой замотано, — показал Самокатов.
— Это я замотал.
Горохов попытался найти логическое объяснение:
— А что, если твоя мать сюда приходила? Или
отец.
— Зачем им сюда приходить? — пожал плечами Генка.
— Ну мало ли, — тоже пожал плечами Макс.
— Даже если они и приходили, то не стали бы
брать мой фонарик. У них свой есть.
