Афонькин в изумлении посмотрел на Самокатова.
— Откуда ты знаешь, мальчик?
— Да вон она — в шкафу лежит.
Афонькин с волнением подскочил к книжному
шкафу и схватил с полки тетрадь. Лихорадочно ее залистал.
— Да, это моя поэма... — бормотал он. — А что
же тогда я в гроб-то положил?..
— Наверное, какую-нибудь другую тетрадочку, —
сказал майор Гвоздь. — Похожую на эту.
— Да, да, да... — вспомнил Афонькин. — Была
еще одна тетрадь! С какими-то считалками...
— А с какими? — тотчас заинтересовалась Любка.
— Что-то вроде — «энис-бенис-бармаленис...» В
общем, полнейшая бессмыслица. Я еще подумал: зачем старушка, которая до нас
тут жила, записывала этот детский лепет?
Гвоздь тоже заинтересовался считалками.
— А ничего странного, связанного с этой
тетрадью, не помните?
— Странного? Да нет... Впрочем, постойте!..
Однажды я начал читать вслух считалку, показавшуюся мне забавной. А Рита
внезапно побледнела как смерть и вырвала у меня тетрадь.
— Любопытно, — сказал майор Гвоздь, подкрутив
усы.
— Да, любопытно, — повторила вслед за ним Любка,
перекатив во рту жвачку.
— А чего тут любопытного? — не поняли Макс с
Генкой.
— Я же вам говорила, что все считалки — это
магические заклинания, — напомнила им Крутая. — Так вот, заклинания типа:
«энис-бенис-бармаленис» смертельны для «черных» существ из инфернального мира.
В комнату вошел капитан Кипятков.
— Товарищ майор, — козырнул он, — квартира осмотрена.
Ничего подозрительного не обнаружено.
Гвоздь, не отвечая, задумчиво дымил папиросой.
— Товарищ майор...
— Погоди, погоди, Жора. Кажется, я начинаю понимать
истинные намерения нечисти... — Гвоздь быстро взглянул на поэта. — Послушайте,
Володя, а вы могли бы найти в тетради считалку, которую прочли своей невесте?
— Разумеется, мог бы. Но ведь тетрадь лежит в
гробу.
— А мы ее оттуда достанем.
Афонькин был потрясен до глубины души.
— Вы хотите выкопать Ритин гроб?!
— Придется. В интересах следствия.
Губы и руки у Афонькина задрожали.
— Я... я не позволю...
— Да вы не волнуйтесь, гражданин, — успокоил
его Кипятков. — Мы ее потом обратно закопаем.
— Не позволю, — срывающимся голосом повторил
поэт. — Слышите?! Не поз-во-лю. Клянусь этим символом негаснущей любви... —
Афонькин дотронулся до брелка в форме крохотного флакончика, висящего у него на
груди.
— Будь я трижды неладен, если этот символ вам
не подарила Курочкина, — убежденно сказал Гвоздь.
— Да, это Ритин подарок.
— Разрешите взглянуть, — протянул руку майор.
— Извините, нет, — отвел его руку поэт.
— А мне можно посмотреть? — медовым голоском
попросила Крутая.
Ей Афонькин разрешил.
— Только, ради бога, осторожнее, — предупредил
он, бережно снимая цепочку с брелоком.
— Конечно, конечно, — заверила его Любка.
Но как только брелок-флакончик оказался у нее
в руке, Любка со всего маху шмякнула его о стену.
— Что вы наделали?! — не своим голосом завопил
Афонькин и рухнул на пол без чувств.
От брелока-флакончика осталось лишь мокрое
пятно на стене. Любка провела по пятну указательным пальцем, а затем лизнула
этот палец.
— Приворотное зелье, — авторитетно объявила
она.
— Я гляжу, Люба, ты не только красива, но и умна,
— подкрутил Гвоздь оба своих уса.
— Благодарю за комплимент, Петр Трофимыч, —
Любка чмокнула жвачкой. — Говорите почаще.
А Самокатов с Гороховым, как всегда, ничего не
понимали.
— Какое еще приворотное зелье? — спросили они.
— С помощью которого Курочкина охмурила Афонькина,
— объяснила мальчишкам Крутая.
— А-а, — дошло до ребят.
— Товарищ майор, а что с гражданином прикажете
делать? — Кипятков кивнул на бесчувственное тело поэта. — Может, ему «Скорую»
вызвать?
— Не надо, Жора. — Гвоздь ловким щелчком послал
окурок в хрустальную вазу на столе. — Сейчас он очухается. И увидит свою
ненаглядную в истинном свете.
Афонькин открыл глаза. Все сразу заметили, что
у него с глаз будто пелена спала. Такие они стали чистые и ясные.
— Идемте выкапывать эту бестию, — первым делом
сказал поэт.
Глава XXII. «ЭНИ-БЕНИ-РИКИ-ТАКИ...»
Занимался хмурый рассвет, когда майор Гвоздь,
капитан Кипятков, поэт Афонькин и ребята приехали на собачье кладбище.
Несмотря на такую рань, сторож-карлик уже
вовсю махал метлой, подметая кладбищенские дорожки. Увидев Гвоздя, карлик
вытянулся по стойке «смирно».
— Здравия желаю, товарищ майор!
— Здорово, лейтенант. Как обстановка?
— Спокойная!
— У тебя лопата есть?
— Есть! Штыковая и совковая!
— Давай и ту, и другую. И еще топорик.
— Слушаюсь!
Карлик дал им топор и лопаты.
— Это что, тоже ваш кадровый агент? — спросил
Самокатов, когда они уже направились к могиле Курочкиной.
— А то как же, — ответил Гвоздь. — ФСБ держит
под контролем все питерские кладбища.
— А зачем? — спросил Горохов.
— Чтоб мертвецы не разбегались, — пояснил
майор. И непонятно было — шутит он или говорит серьезно.
Подойдя к Ритиной могиле, Гвоздь с Кипятковым
достали обоймы с серебряными пулями и деловито вставили их в свои «пушки».
— Огонь на поражение открывать только в самом
крайнем случае, — предупредил майор капитана. — Она мне нужна живой. Уразумел,
Жора?
— Так точно! — козырнул Кипятков.
Затем Гвоздь обратился к остальным.
— Здесь лежит нечисть высшего разряда, —
показал он пистолетом на могилу. — Поэтому приказываю соблюдать крайнюю осторожность.
Уразумели?
— Уразумели, — ответила за всех Любка.
— Ну, кто тут у нас самый молодой? — Майор
кинул взгляд на Генку с Максом. — Давайте-ка, ребята, лопаты в зубы — и вперед.
Мальчишки взяли по лопате и приступили к
работе. Когда они вырыли гроб, Гвоздь подцепил крышку топориком.
Крышка отскочила.
