— Давай.
— Значит, в первом сне ты превратился в
какую-то Курочкину...
— Ага. А во втором сне она меня на рельсы
толкнула. А утром появилась шишка. — Генка непроизвольно пощупал свой затылок.
Макс задумался. Прошла минута.
— Эй, Горох, ты что, уснул? — толкнул друга
Самокатов.
— Подожди, я размышляю, — солидно ответил
Макс.
Поразмышляв, он сказал:
— Знаешь, Самокат, я думаю, это были не сны.
— А что тогда — глюки?
— И не глюки.
— А что же?
— Шуточки твоего подсознания, — выдал Макс.
— Чего-чего?
— Того самого. Ты хоть знаешь, что такое
подсознание?
— Ну, так, смутно.
— А я точно знаю. Мне папаша объяснял. У
человека мозг на девяносто процентов не работает. Мы мыслим одной коркой... —
Горохов для наглядности постучал себя по лбу. — А что заложено в подкорке —
неизвестно.
— А при чем тут подсознание?
— Ну ты тормоз, Самокат. Подкорка и есть подсознание.
— А-а... — протянул Генка. — Ну и что?
— А то, что у тебя все из подсознания идет. И
Курочкина, и Фарфоровская... Ты на этой станции раньше-то бывал?
— А разве такая станция существует?
— Существует. Я мимо нее сто раз проезжал,
когда с родичами на дачу ездил.
Самокатов присвистнул.
— Ни фига себе! Выходит, во сне я узнал про
станцию, которая есть на самом деле?
— Да не во сне, — поправил друга Горохов. — Ты
скорее всего знал о ней, но забыл. Вернее, не забыл, а она у тебя из сознания
перешла в подсознание. Так же, как и Рита Курочкина.
— Ты хочешь сказать, что и Курочкина
существует на самом деле?
— Ну да! И ты с ней раньше был знаком.
— Когда раньше? В детском саду?
— Может, в яслях.
Генка усмехнулся.
— Ты еще скажи — в роддоме.
— Вполне возможно, — ответил Макс. — И воспоминания
о ней ушли в твое подсознание. А сейчас стали проявляться в форме кошмарных
снов.
Самокатов покачал головой.
— Ну ты и отмочил, Горох. Сознание... подсознание...
Что-то больно круто. Не знал я раньше никакой Курочкиной. И про Фарфоровскую
тоже никогда не слыхал.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно!
Разговор мальчишек прервал звонок. Первым уроком
у них была литература.
— Ладно, завязываем, — сказал Генка. — Пошли
на литру. Мне надо еще у Нестеровой спросить, когда пару по русскому можно
будет исправить.
Но Горохов не двинулся с места.
— А что, если нам это проверить? — задумчиво
произнес он.
— Что «это»?
— Ну, ты говоришь, что про Фарфоровскую
никогда не слышал. А давай туда смотаемся. Вдруг что-нибудь выплывет из твоего
подсознания.
— Ну выплывет, и что дальше?
— Тогда твое подсознание перестанет давить на
твое сознание. И тебя больше не будут мучить кошмары.
— Что-то не верится, — скептически скривил
губы Самокатов.
— Вот мы и проверим.
— Прямо сейчас?
— Конечно!
— А как же уроки?
— Самокат, тебе что важнее — какие-то уроки,
или чтоб тебя заморочки не напрягали? Ведь так недолго и свихнуться!
— Это верно, — на сей раз согласился с другом
Генка.
— В общем, нечего тут рассусоливать. Едем!
— Ладно, поехали.
Глава V. СОБАЧЬЕ КЛАДБИЩЕ
И ребята поехали на Фарфоровскую. Едва они
вышли из электрички, как Генка изумленно воскликнул:
— Я здесь уже был!
— Ага-а! — торжествующе завопил Макс. — Пошла
информация из подсознания!..
— При чем тут подсознание?! — отмахнулся Самокатов.
— Я помню, что был здесь во сне. Вон касса... а вон на той скамейке мы с Ритой
сидели...
— Подожди, подожди, Самокат, — остановил его
Горохов. — Давай разберемся. Во-первых, на всех станциях есть скамейки и
кассы...
— Да нет же, мы сидели именно на этой
скамейке! — возбужденно проговорил Генка. — А вот отсюда она меня толкнула... —
подскочил он к краю платформы. — А вон туда я упал... — показал он пальцем на
рельсы.
В голове у Самокатова все пошло кувырком. С одной
стороны, он был теперь точно уверен, что встречался тут с Курочкиной. И не во
сне, а наяву. А с другой стороны, этого просто не могло быть. Ну никак!.. Никак!..
Вспомнив еще кое о чем, Генка стремительно бросился
к кассе.
— Эй, ты куда?! — закричал ему вслед Макс.
Не ответив, Самокатов подбежал к дверям кассы.
И у него екнуло сердце. Справа от двери, на стене, красным фломастером было
написано:
Рита + Гена = love
Подошел Горохов.
— Смотри, — указал Самокатов на надпись.
— Ну и что?
— Это она написала.
— Кто «она»?
— Курочкина.
Макс хмыкнул.
— Самокат, по-моему, у тебя и впрямь крыша
едет. Ты что ж думаешь, ты один Гена в Питере? Да тут Ген до фига и больше. Так
же, как и Рит.
— Нет, это Курочкина написала, — упрямо стоял
на своем Самокатов.
— Ну а это кто написал? — Горохов широким жестом
окинул стену. — Тоже Курочкина?
Только теперь Генка обратил внимание на то,
что вся стена пестрит надписями. И помимо названий рок-групп и политических
лозунгов, здесь имелось множество любовных признаний: Саша + Маша, Андрей + Наташа,
Галя + Сергей... Везде это равнялось любви. Слово «любовь» было написано где
по-русски, где по-английски, а где и просто нарисовано в виде сердечка,
пронзенного стрелой.
Макс победно глядел на друга.
— Что скажешь, Самокат?
Генка собрался ответить, да так и замер с
открытым ртом. Потому что увидел мужчину в черном костюме и с белыми гвоздиками
в руке.
— Горох, я его знаю!
— Кого?
— Вот того мужика с цветами. Я его во сне
видел.
Горохов даже сплюнул с досады.
— Блин! Да забудь ты про свой дурацкий сон.
Самокатов не спускал глаз с мужчины.
