Они подходили друг другу – квартира и Самохин.
Кира еще немного постояла у дома, вдыхая полной грудью медовый аромат меленьких белых цветочков, высаженных вдоль дорожки к подъезду. Подождала, вдруг Макар Евграфович выглянет в окно, увидит ее, обрадуется… Но за стеклом никого не было, и у Кораблевой вдруг отчего-то тревожно сжалось сердце.
Девушка подбежала к квартире, хотела нажать на звонок, но потом передумала. Самохин ведь может отдыхать, а тут она со своим перезвоном, поэтому решила открыть дверь ключами. Как-то Макар Евграфович дал ей второй экземпляр со словами:
– Пусть у тебя будут, а то мало ли что. Вдруг со здоровьем что неладно будет. Во мне ж пуля с войны до сих пор сидит. Да и сердце пошаливает. Ежели станет мне плохо, не смогу доковылять до двери, так у тебя ключи будут.
Кира открыла дверь, стараясь не шуметь, на цыпочках прошла на кухню. В квартире было тихо. Она заглянула в спальню, Самохин лежал на боку, укрытый одеялом по самый подбородок. Одна рука беспомощно свесилась, редкие седые волосы плотно облепили череп. У Киры от жалости сжалось сердце. Боже мой, почему они так поздно встретились?
Кораблева тихонько прикрыла дверь спальни, переложила купленные продукты в холодильник, перемыла составленную в раковину посуду и стала ждать, когда же проснется Макар Евграфович. Прошло около получаса, и Кира забеспокоилась. Старик в силу возраста засыпал в течение дня несколько раз. Вернее, даже не засыпал, а впадал в дрему. И находился в таком состоянии минут десять-пятнадцать. Но сегодня…
Кира снова тихонько зашла в спальню. Наклонилась и прислушалась к дыханию старика. Ей показалось, что она его не слышит.
– Макар Евграфович, – тихонько тронула она его за плечо. От этого прикосновения его тело безвольно откинулось, и Кораблева увидела совершенно восковое лицо. На шее старика еле-еле пульсировала жилка темно-фиолетового цвета. Пары секунд Кире хватило, чтобы прийти в себя. Она схватила телефон Самохина, лежащий на тумбочке рядом с кроватью, и набрала номер скорой. Быстро и четко ответила на вопросы диспетчера по поводу состояния больного, его фамилии, возраста.
И только после этого она рухнула на колени перед иконой, висевшей в углу, и стала истово молиться, чтобы врачи не опоздали. К стыду своему, из всех молитв она знала только «Отче наш», поэтому стала читать ее. «Отче наш, Иже еси на небесех!.. – лихорадочно бормотала она, – …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», – заканчивала и начинала снова: «Отче наш…».
Ей казалось, что время остановились, но когда раздался звонок в дверь, часы показали, что прошло около пятнадцати минут.
Доктору стоило только взглянуть на пациента, как он мгновенно принял решение:
– Немедленно носилки. Какие у пациента хронические болезни?
– Я не знаю. Он говорил только, что у него слабое сердце. И пуля с войны сидит, – лихорадочно вспоминала Кира.
– Понятно, – сердито зыркнул на нее доктор. – Давайте его страховой полис.
Кира открыла дверцу секретера и достала папку, в которой Самохин хранил всю свою, как он называл, «больничную историю».
Доктор мельком ее просмотрел, буркнул: «Понятно». Затем взял блистер с тумбочки, в котором не хватало нескольких таблеток, и снова произнес: «Понятно».
Кирино сердце что-то царапнуло, что-то показалось ей неправильным, но в это время санитары принесли носилки, и она бросилась им на помощь. Собрав нехитрые пожитки старика, она села в машину рядом с больным. Дверца закрылась, и они тронулись в путь.
Глава 18
Аллочка трудилась секретарем в интернет-компании «Биплан». Коллектив был молодой, творческий и по этой причине очень неорганизованный. Ребята курили на рабочем месте, бросали где попало кофейные чашки, приходили в офис и уходили, когда взбредет в голову. Поэтому Алла не только отвечала на телефонные звонки, оформляла заказы, вела документацию, но и мыла, убирала, напоминала, проветривала. Это было хлопотно и походило на сизифов труд – только она вымоет чашки, как они опять стоят грязные, только вытряхнет пепельницу – та снова полна окурков.
Аллочка несколько раз порывалась уволиться, но так и не смогла оставить неприспособленных, безалаберных, но ставших такими родными ребят. Матвей, если его не покормить, так и будет в монитор пялиться да кофе ведрами глушить, пока язву не заработает. Егор пожар устроит, вечно он окурки везде разбрасывает. Степан обязательно забудет инсулин уколоть. Как они без нее?
Но было в этой службе большое преимущество – график работы. Он был свободным, даже слишком свободным. Можно было опоздать, уйти пораньше домой, а то и вообще прогулять.
И сегодня такой вольный режим был как нельзя более кстати.
Аллочка проснулась очень рано, приняла душ и задумчиво выпила две чашки крепкого кофе, не ощущая ни вкуса, ни аромата. Поразмыслив, она, наконец, решилась: распахнула дверцы платяного шкафа и стала придирчиво рассматривать свой гардероб. Затем вытащила серую юбку, она единственная была ниже колена, и блузку под горло. Приложила выбранный наряд к себе, наклонила голову и уставилась в зеркало.
Оно показало симпатичную, но обычную, даже примитивную, по Аллиному мнению, мордашку. Таких кругом полным-полно, только повернись, и искать не надо. Цена им пять копеек за пучок в базарный день, как любил говорить Селиванов. Алла горько усмехнулась. Прав был Артем, ох как прав, нет в ней класса. Она тряхнула головой, отгоняя мысли о Селиванове, кинула выбранные вещи на кровать и отправилась приводить себя в порядок.
Аллочка особенно тщательно накрасилась, чтобы и ярко, и не вульгарно. Высоко заколола волосы, отчего шея стала казаться хрупкой и беззащитной. Повесила тонюсенькую золотую цепочку с жемчужиной-капелькой. Снова посмотрела на себя в зеркало. Да, абсолютно обыкновенная. Неудивительно, что Артем не узнал ее в ресторане. Обыкновенная!
Кучинская быстро натянула на себя выбранный наряд, мазнула по запястьям духами, вызвала такси и отправилась к Зое Павловне Орефьевой.
На лавочке ярко-голубого цвета у подъезда свежеоштукатуренного здания сидели две бабульки и с неодобрением поглядывали на Аллочку. Между ними на целлофановом пакете лежала горка семечек. Старушки по очереди брали их в пригоршню – в пясточку, как говорила Аллина бабушка, – и по одной закидывали в рот.
Аллочка вот уже битых полчаса прохаживалась мимо дома и никак не решалась войти. Несколько раз она порывалась развернуться и уйти подальше от этого опасного места. Но снова и снова возвращалась, понимая, что если она струсит, проблема так и останется нерешенной. Лучше пожалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала.
Алла прохаживалась, старушки провожали ее глазами, наклонялись друг к другу, о чем-то шептались и лузгали семечки. Наконец одна из них поднялась, отряхнула с халата шелуху и, тяжело переваливаясь, потянулась к дому. Вторая еще немного посидела, потом глянула вверх и тоже засобиралась.
