– Неплохо вы тут устроились, – не удержалась от язвительности Кира. – Так что за наследство, про которое вы говорили?
Из кухни, с ножом в руках вышел Соломон Исаевич и моментально перешел на визг:
– Это не ваше дело! Мы столько лет ухаживали за Макаром Евграфовичем! Мы заслужили! Он нам квартиру эту завещал! Мы имеем право.
Кира почувствовала, что ее охватывает ярость. Такие сильные чувства Кораблева не испытывала очень давно. Острота ее эмоций сгладилась вместе с уходом из ее жизни Эмила, и наступило время «трех Б»: безразличия, беспомощности, бессилия.
А потом она вступила в «Народную власть», появились Глаша, Аллочка, Сологубова, Торопов, Венька… Макар Евграфович… К ней приходили люди, просили о помощи, и она помогала. Это было так здорово – помогать. И Кораблева почувствовала, что корочка льда, которая сковала ее чувства, начинает таять. Потихоньку. А вот сегодня такой взрыв эмоций!
– Э! Вы чего? Мне наплевать кто, что и кому завещал. Самохин жив! Дайте мне лекарство и идите пируйте, – и Кира двинулась в спальню старика.
За ней по пятам следовали Кацы. Со стороны это, наверное, выглядело очень комично. Они шли клином. Впереди, в качестве вожака – Кира, а по обе стороны от нее «наследники» квартиры.
Кораблева подошла к тумбочке, стоявшей у изголовья кровати, и забрала блистер с таблетками. Из шкафа достала пиджак Самохина. Во внутреннем кармане лежал пузырек, заткнутый ваткой. Кира потрясла им, внутри его радостно затренькали пилюли. Закинула все в сумку и обернулась.
Соломон Исаевич остановившимся взглядом смотрел вглубь открытого секретера. Кира накануне доставала оттуда документы Самохина, а дверцу так и не захлопнула. И что, интересно, там такого страшного увидел Кац?
– Ну как, все взяла? – с невыразимым елеем в голосе спросила Софья Борисовна. – Или еще что-то нужно?
Кира не удостоила ее ответом и решительно покинула квартиру.
Глава 20
Глафира сидела в приемной партии «Народная власть» и плакала.
Сегодня ее допрашивал полицейский, прямо троглодит какой-то. Правда, Глаша плохо представляла, кто такой троглодит, но слово было страшное, как и сам следователь.
Он был высокий, сутулый, весь состоящий из острых углов. Руки были согнуты под углом, колени разогнуты не до конца. Когда он писал протокол, шея была наклонена к столу почти на девяносто градусов.
Задавая вопрос, он приподнимал голову, и угол увеличивался. Пожалуй, лучше назвать его не троглодитом, а Угольником.
Он спрашивал, путал, подозревал и все писал, писал, писал… Особенно его интересовал вопрос о том, откуда у Назиры фото убитой Николь Орефьевой.
– Вам знакома эта фотография? – показал он снимок модели.
Глафира лихорадочно думала, что ответить. Самой скрывать ей было нечего. Но не хотелось вмешивать «Народную власть». Если полиция только узнает, что к ним приходила Орефьева с требованием разобраться с непутевой невесткой…
Получается, что они «разобрались»!
Налетят журналисты и понесется… А у их партии такой хороший рейтинг! Антон Семеныч все не нарадуется. Некстати вспомнилось, что Назира называла его Колобком.
И еще Памела, Алла то есть… Она на фотке выколола Николь глаза. Похлебкин всем показывал снимок, и с Аллочкой потом начальство имело серьезный разговор. Значит, она каким-то боком причастна к этому делу. И хоть Глаша ее не очень-то любила, но все равно жалко дуреху.
А полиции только скажи, что фотки видела в приемной партии… Они сразу вцепятся, как клещи, и расколют эту Аллочку, как пить дать, свалят на нее все беды.
– Да не помню я. Лицо, вроде, знакомое, где-то видела, – Глаша наморщила лоб.
Следователь поднял голову – угол увеличился:
– Где вы его видели?
– Может, по ящику… – Глаша старалась не смотреть на Угольника.
– Простите? – угол развернулся, увеличив градус.
– Ну, в смысле, по телику. Может она какая-то мисс… – Глафира сделала вид, что вспоминает. – Нет, не помню.
Угол снова стал прямым. Следователь стал фиксировать Глашину забывчивость на бумаге.
– Как вы думаете, каким образом эта фотография могла оказаться у убитой Назиры Сафиной в день смерти?
– Да не знаю я! – вспылила Глаша. – Она мне не докладывала.
И так далее. Вопрос – ответ – угол, вопрос – ответ – угол.
Глафира, чтобы было не так страшно, стала воображать, как у следователя от постоянного наклона шея протрется и голова отвалится от тела. Представив, как она покатится по кабинету, Глаша фыркнула. Это не понравилось Угольнику, и он продержал Глафиру лишние полчаса, это точно.
И вот сейчас она сидела в приемной партии, чувствуя себя безумно одинокой. Хотя могла пойти домой, мама бы ее поддержала. Но не хотелось грузить ее своими проблемами. А вдруг она запретит Глаше ходить в «Искру»? Просто удивительно, но она привязалась к своей волонтерской работе. Ей было бы жалко не видеть больше нелепую Тетку, глуповатую Памелу, вечно спешащую Врачиху и красавца Попеля. Да и Веньку, чего греха таить.
В общем, сегодня ей захотелось прийти сюда, в приемную партии.
Хлопнула входная дверь, и вошла Тетка, отфыркиваясь, словно лошадь. Глафира вытерла слезы и уставилась в монитор пустым взглядом.
– Ой, а что ты впотьмах сидишь? – спросила Кира, заглядывая в кабинет. – На улице такой дождина, ужас. Да еще и ветер. Как дунул – зонтик вывернуло, аж спицы погнуло. Так жалко. Денег лишних совсем нет, а тут еще зонт покупать…
– Отдай Веньке, он починит, – сказала Глафира равнодушно.
– О, это мысль, – обрадовалась та. А ты чего такая квелая?
Слезы задрожали у Глаши на самых кончиках ресниц. Она побоялась, что если начнет объяснять, то не выдержит и разревется.
– Эй, ты что? – Кира подошла и заглянула Глаше в глаза. И тут Глафира уронила голову и зарыдала.
Тетка закудахтала, забегала, запричитала. Потом подняла Глашину голову, прижала к своей плоской груди и стала бережно ее гладить, приговаривая:
– Ну-ну-ну, не надо плакать. Ты моя Гаврошка. Все будет хорошо, все будет очень хорошо, все наладится.
– Ничего не наладится, – гундосо проворчала Глаша в Кирину грудь. – Назирку убили, и Угольник пытает: «Где вы были с семнадцати до девятнадцати?» А я что, помню?
– Кто такой Угольник? – спросила Кира, отстраняя ее голову от своей груди.
– Следак. Мент. Он меня допрашивал, – ябедничала Глафира. – Все выспрашивал, почему у Назирки в сумке фотка модели, которую убили.
– Постой, это какой модели, Николь что ли? – раздался Аллочкин голос.
Они не услышали, как Алла появилась в приемной. Вошла, тряхнула гривой светлых волос и кинула сумочку Глаше на стол. Выглядела она, конечно, сногсшибательно. И почему, интересно, ее замуж никто не берет?
