– Ни фига себе! Так они Рокфеллеры! Вы представляете, сколько хаты стоят? – воскликнула Глафира.
– Ну там не всегда были квартиры. Иногда дачки, иногда драгоценности…
– Нужно заявить в полицию. Люди-то умерли после их опеки! – воскликнула Аллочка.
– Но умершие люди были старыми: или инвалиды, или больные, так что прицепиться не к чему, – сказала с сожалением Сологубова.
– И главное, одинокие, – задумчиво проговорила Кира. – Значит, некому будет выяснять обстоятельства их смерти. А что, разве никто ничего не заподозрил?
– Да брось ты, Кира, кто что заподозрит? Старые люди…Тут молодые мрут… Может, они и, правда, своей смертью умерли. А Кацы – просто ловкие людишки, которые обихаживали одиноких стариков, у которых было неважно со здоровьем, – отпив чай, проговорила Сологубова. – То есть, оказывались в нужном месте в нужное время.
– Так это что же получается, Макар Евграфович тоже их жертва? – обеспокоилась Кира.
– Скорее всего. Они весьма пронырливые господа. Как сейчас сказали бы – предприимчивые. Соломону Исаевичу не составляло труда находить одиноких немощных, потом подключалась Софья Борисовна, а дальше уже дело техники, – пояснила Татьяна Митрофановна.
– А как вы узнали все это? Это же нигде не афишируется. Иначе бы их давно полиция заграбастала, – поинтересовалась Глафира.
– Мы же медики, у нас своя «голубиная почта». Возможно, Кацы и не обращали внимания на младший медперсонал, считали, что те ничего не поймут. А вот санитарка из пятой клиники, где работает Соломон Исаевич, Ольга Борисовна Печенкина, очень многое видела, сопоставила и мне рассказала. Выносит она судно, заправляет постель, меняет памперсы, ну и разговаривает с больными. А те ей: так, мол, и так, как же нам повезло, что нас будет патронировать лично доктор Кац. А мы, мол, ему за это, отпишем, кто чем богат, – кривляясь, сказала Сологубова.
– Кошмар какой-то. Надо скорее рассказать полиции об этих гадах, прямо язык чешется, – возмутилась Аллочка.
– Угомонитесь, сыщицы! Что вы скажете? Где доказательства? И еще, – Сологубова развернулась к Кораблевой, – таблетки в пузырьке не те, что в пачке.
– Как?! – ахнула Кира.
– А вот так, смотрите сами, – и Сологубова выложила пилюли на стол.
Они и, правда, едва заметно различались между собой. У тех, что в блистере, в центре была ложбинка, а те, что в пузырьке, были гладкими.
– Это что же такое получается? – медленно осознавая сказанное протянула Кира. – Они подменили таблетки? То есть, засунули Самохину в пузырек что-то другое, и он чуть не умер?
– Вот, а вы говорите, в полицию не идти! – упрекнула Сологубову Аллочка.
– Таблетки мы, конечно, можем передать полиции. Только это никакое не доказательство. И вообще, Кацы скажут, что это Кира во всем виновата.
– Хорошо, – согласилась Кораблева, – а в обход полиции можно проверить состав пилюль?
– Можно. Есть у меня один знакомый, завтра его попрошу, – задумчиво проговорила Сологубова. – Ладно, хватит о Кацах. У нас осталась только Глафира.
Все время, пока разговор шел о Селивановом, о Кацах, Глаша ерзала на стуле. Было видно, что ее переполняют эмоции. Поэтому когда, наконец, ей предоставили слово, она подскочила, как солдат перед дембелем.
– Вы сейчас просто упадете! – и Глаша жестом фокусника выложила на стол фотографию Николь. Девушка на фото была, действительно, хороша. Только излишне худа. От этого ее глаза казались невероятно большими. Волосы на затылке были высоко подколоты, зато передние пряди свисали практически до плеч. Длинная косая челка закрывала полглаза и добавляла образу класса.
Девушки уже видели эту фотографию, но все равно залюбовались.
– Имидж точно с Виктории Бекхэм слизала! – сказала Аллочка.
Глафира бросила на нее взгляд исподлобья и продолжила:
– Я позвонила Бородиной, попросила рассказать про ту злосчастную «Сатисфакцию». И узнала, что Назира попросила Тамару Максимовну уложить ей волосы точно так же, как у Николь на этом фото. То есть теперь понятно, зачем Назире нужна была эта карточка. Бородина согласилась, время было. И еще. Она говорила, что моя подруга разговаривала с Селивановым. Бородина сказала, что и она, и Похлебкин были от этого в шоке. Когда Владлен Сомов их всех вместе угощал кофе, это понятно. Беседа была типа бла-бла-бла, на общие темы. Но чтобы разговаривать с конкурентом с глазу на глаз!
Они были в бешенстве, хотели сделать Назире последнее китайское предупреждение. Но не успели. После передачи все устали, перенервничали, поэтому все разборки отложили на завтра. А завтра больше и не наступило.
– Я уже ничего не понимаю, совсем запуталась, – потрясла головой Кира. – Это что же? Назира сделала прическу, как у Ники, убийца ее перепутал и случайно убил вместо фотомодели?
– Ну как перепутал? Ника была уже мертва. Он, в смысле убийца, не знал об этом, что ли? – пожала плечами Сологубова.
Глафира шмыгнула носом:
– Так все странно… Просто Назирка такая живая была, живее нас всех. У нее планы были обалденные, она меня в партию тянула, говорила, партию сделаем. Смеялась, что каламбур получился «пойдем в партию, чтобы сделать партию». В смысле, замуж удачно выйти.
– Да уж, она слишком стремительно пыталась ворваться в красивую жизнь, – печально сказала Татьяна Митрофановна. – Ну ладно, девчонки, на сегодня все. Расходимся, у меня сын один дома. До завтра.
Глава 26
Востриков обреченно смотрел из окна машины. Он очень устал за сегодняшний день, а тут еще Похлебкин тарахтит, аж голова раскалывается. Так он мужик нормальный, но глуповатый. Нет, для партии он, конечно, находка. Красив, импозантен, брутален, обаятелен – женщины в восторге. Внимателен, вежлив, услужлив – старушки это ценят. Спокоен, выдержан, а самое главное, не обидчив.
Тот, кто участвует в ток-шоу, прямых линиях и тому подобных политических передачах, знает, как это важно. Последнюю «Сатисфакцию», ух, как блестяще провел! Одна беда – болтлив. Вон и сегодня мелет что-то и мелет, и даже внимания не обращает, что Востриков молчит.
Наконец они подъехали к офису, который был вотчиной Антона Семеновича. Здание было старинным, с трехгранным эркером, угловой башенкой, французским балконом и колоннами.
Один бог знает, чего стоило заполучить такой дом в собственность! И в какую копеечку эта покупка обошлась. Но это было очень хорошее приобретение.
Антон Семенович любил этот дом, пожалуй, даже больше, чем собственный. Здесь он был хозяином, в отличие от личного особняка, в котором царствовала его супруга. Эмма Эльдаровна любила роскошь, поэтому в интерьере дома было много золота, бархата, парчи, ковров – все в ее вкусе. И постоянный сандаловый запах. Востриков его не выносил, но спорить с женой не решался.
