Кораблева с отцом проговорили до того времени, пока уборщица в коридоре намеренно громко не забряцала ключами.
– Все, я поеду к маме. Мне надо ей все рассказать, и немедленно. Она столько лет жила и ничего не знала, всю жизнь думала, что ты ее бросил. Я знаю, что она страдала, поэтому, наверное, и меня не очень любила.
Миликян запустил пятерню в волосы и взъерошил их. Его шевелюра была роскошной, густой, вьющейся, но совершенно седой.
– Кирочка, поехали вместе, я очень виноват перед твоей мамой. Мне нужно было выяснить с ней отношения, а я, видишь ли, оскорбился. Иногда люди, вместо того, чтобы сказать, что любят друг друга, промолчат из-за какой-то гордости. И все, несчастны всю оставшуюся жизнь.
Карен Суренович говорил эмоционально, сопровождая свою речь оживленной жестикуляцией.
– Нет, па, сначала я с ней переговорю. Иначе все окончится, так и не начавшись. Ты меня подвези только, если не сложно, а дальше я уже сама.
Длинный день продолжался. Миликян щелкнул машинным брелоком, и черный красавец внедорожник басовито пикнул, подмигнув им фарами.
Отец вклинил «Тойоту» в поток машин и поехал в сторону Кириного дома, уточнив, на прежнем ли месте они живут. Он вел машину излишне резко, на высокой скорости, но Кире совсем не было страшно. Они ехали и молчали, каждый думал о своем. Наконец, автомобиль въехал в нужный двор. Кира открыла дверцу и увидела, как отец подался вперед, наклонился и пытается через лобовое стекло увидеть их окна.
Волнуясь, с колотящимся сердцем, Кира позвонила в родную дверь.
Мама открыла ее мгновенно, словно только и ждала звонка. И Кира снова подумала о том, что ее мать несчастна и очень одинока. Алиса Витальевна приходу дочери обрадовалась, даже приобняла ее и провела ладонью по волосам.
За чаем она рассказала Кире, что ее уволили с работы.
– Представляешь, и это после десяти лет пахоты на этом треклятом предприятии! Только мне исполнилось пятьдесят пять, как сразу Амосов вызвал к себе и все – пожалуйте на пенсию. Сказал, что на меня постоянно поступали жалобы, что я, дескать, как начальник отдела кадров проводила дискриминационную политику по национальному признаку. А они, мол, терпели меня, потому что знали, что мне скоро на пенсию. Просто терпели, – и она смахнула злую слезу.
Кира молчала, с мамой не спорила, боялась нарушить хрупкий мир, сложившийся между ними. Наконец, Кира решилась:
– Мама, мне нужно тебе кое-что сказать. Я прошу у тебя пять минут, но только, пожалуйста, эти пять минут меня не перебивай. А потом можешь сказать все, что захочешь.
– Хорошо, – медленно протянула Алиса Витальевна, – говори. Какую бы ты глупость не сказала, пять минут я вытерплю.
Ну вот, мама произнесла это и снова стала собой прежней. Минута душевной близости между ними закончилась.
И Кира рассказала о Миликяне очень быстро, только самое главное: как он любил мать, как страдал и жертвой каких драматических обстоятельств стал. Рассказала и о том, как Карен увидел свою любимую с коляской и незнакомым мужчиной. И поскольку бабушка, Нина Анатольевна, сказала, что ее дочь вышла замуж, он решил, что незнакомый мужчина – его счастливый соперник.
Кораблева – старшая перебирала пальцами край кофты и казалось, не слышала рассказа. Дослушав Киру до конца, она повернулась и посмотрела дочери прямо в глаза. Ее лицо, всегда такое непроницаемое и немного высокомерное, стало меняться, в глазах появилось что-то человеческое, теплое. Наконец, на ресницах заблестели слезы. А как только Кира сказала, что отец подвез ее до подъезда, пролились водопадом.
– Я его так любила, – Алиса Витальевна громко высморкалась в бумажную салфетку, – а мама всегда говорила, что Карен меня обманет. Что все южные такие, добьются своего и в кусты.
– А кто был тот мужчина рядом с тобой? – задала Кира мучивший ее вопрос.
– Да понятия не имею. Мне сосед частенько помогал спускать коляску. Возможно, Карен, – она запнулась на этом имени, потом улыбнулась, и повторила его уже с улыбкой, – Карен и увидел меня в такой момент.
Она некоторое время помолчала, а затем продолжила, словно не решаясь:
– Я сегодня хочу остаться одна. А завтра мы вернемся к нашему разговору. Завтра, все завтра. Мне необходимо обдумать и то, что касается твоего отца, и то, что касается тебя.
Кира решительно поднялась:
– Мам, папа хочет тебя увидеть.
Алиса Витальевна закрыла лицо руками:
– Завтра, все завтра, – и махнула устало рукой.
Кира вышла от матери в приподнятом настроении. Впервые после ее расставания с Эмилом будущее казалось ей прекрасным. Она помирилась с мамой, которая сегодня даже плакала. Ее слезы словно говорили о том, что она нормальная, и сердце у нее живое, совсем не ледяное. А папа… Больше ни у кого на свете не было такого отца: красивого, высокого, умного, доброго, уверенного в себе. И у нее, оказывается, есть брат и сестра. Папины дети.
Кира приехала в офис в состоянии абсолютной эйфории. И совершенно не удивилась тому, что дверь оказалась открытой. Небось, Глашка хозяйничает.
Кораблева вошла и уставилась на страшный беспорядок в приемной: разбросанные бумаги, выдвинутые полки, разломанная раскладушка… В этот самый момент на ее голову обрушился сильный удар, и она рухнула на пол, словно подкошенная.
Глава 30
В воздухе офиса «Искры» витало напряжение.
– Вам не кажется, мои дорогие, что вы немного заигрались? – Торопов был в ярости. – Какие самостоятельные расследования? Какие сборы информации? Видите, чем все окончилось?! Кира в тяжелейшем состоянии в реанимации. Немедленно рассказывайте мне все, что узнали.
Волонтеры «Искры» сидели в разгромленной приемной и вели тяжелый разговор.
Сологубова чувствовала себя препогано. В самом деле, что они за детский сад устроили – собирались, шептались. Разведчики, твою мать. А она-то хороша! Чувствовала себя заправским сыщиком, блокнот для детективного расследования завела! Она ведь старше всех девчонок из «Искры», на ней и ответственность.
Аллочка опустила голову, и крупные слезы, одна за другой, безостановочно закапали на сложенные на коленях руки. Тушь, густо покрывающая ее ресницы, потекла, щипля глаза. Кучинская чувствовала себя очень виноватой. Она носилась с расследованием, как с писаной торбой. Ну еще бы, оно же касалось Артема! И вот теперь Кира в реанимации.
Глаша сидела, запрокинув голову. Слезы до краев наполнили ее глаза, и стоит только наклониться, они прольются водопадом. А этого допускать никак нельзя. Не хватало еще разреветься. Нет, ей надо действовать, потому что виновата только она одна.
Во-первых, поддержала Киру в ее расследовании. Конечно, такой драйв! А во-вторых, вчера ей позвонил Венька и заголосил: «Давай, Глаш, в киношку сгоняем. Там такой ужастик по Кингу идет! «Оно» называется. Народ из зала от страха убегает». И она пошла. Пошла, вместо того чтобы со всех ног нестись в «Искру». И тогда бы с Кирой ничего не случилось.
