– Стой, стой, прости. Что-то со мной не так. Извини.
– Да-да, – мрачно ответила настоящая я. – А может быть, со мной? Ну давай, говори, что со мной не так?
– Голова болит, – смущенно сказал муж, судорожно сложил подушку вдвое и закопал под ней собственную голову, как ненужное, лишенное ценности сокровище: кувшин, под горло заполненный малодрагоценными дисками.
Это была моя последняя ночь на земле.
И было невероятно странно, что я фактически провела ее сама с собой.
Утром 14 февраля прошлого, последнего моего года, в последний день своей жизни, я проснулась от кошмарного сна о жертвоприношении, находясь в теле собственного убийцы. Я снова постаралась сдержать рефлексию, будто рвоту (этот жест как волевая ужимка сознания оказался синхронным технике трансцендентной медитации – перестать мыслить и отдаться течению реки чужих мыслей было несложно), просидела в нем тихим пассажиром во время завтрака, чтения новостей, душа (я не буду ничего рассказывать), а потом поняла, что нетерпеливо ерзаю внутри его тела: ну что? скоро покажут кино?
Совсем скоро я увижу своими глазами, что случилось на самом деле.
Но для этого мне нужно, чтобы я встретилась с мужем в баре этим вечером. Куда я делась? Видимо, я уже на работе.
Я взяла телефон, набрала свой номер.
Больно, сказал муж изнутри меня, больно.
– Назначаю тебе свидание, – сказала я. – В девять вечера, в том самом баре, в котором мы познакомились двадцать три года назад. Пожалуйста, надень то белое платье с желтыми розами, которое было на тебе в тот вечер. Я знаю, что оно до сих пор висит в шкафу. Ты самая красивая в нем.
– Ты с ума сошел, да? – недовольно спросила настоящая я. – Что это за романтика?
– Ты самая красивая была в этом платье, – повторила я. – Я буду ждать тебя в баре начиная с семи. Так что ты успеешь заехать домой и переодеться.
– Дебил, – примирительно сказала настоящая я. – Это тебе после вчерашнего неловко, да? И откуда ты помнишь наше первое свидание и во что я была одета?
– Помню откуда-то, – сказала я.
– Ты всегда забывал! Я тебя даже недавно спрашивала: а помнишь наше первое свидание? Что ты ответил? Помнишь, что ты ответил? А теперь, смотрите, даже платье вспомнил. Я же не говорила тебе никогда, что оно до сих пор в шкафу висит. Или ты лазил в мой шкаф недавно? Да господи, что я несу, ты всегда лазишь по моим вещам, конечно же, ты за двадцать три года сто раз залез в мой шкаф и нашел там вообще все.
– Я закажу коктейль «Черная лагуна», – сказала я. – Помнишь?
– Ладно, – сказала настоящая я. – Договорились.
– А как я тебя узнаю, если раньше ты для меня была просто текст? – повторила я ту самую фразу, которую тогда, двадцать три года назад, сказал мой муж перед тем самым свиданием.
– У меня будет сиреневый водяной пистолет, – восхитилась настоящая я. – Или это не по сценарию?
– М-м-м-м, – растерялась я. – В каком-то смысле по сценарию. Но…
– Господи, пистолет! – вдруг заорала настоящая я в телефон. – Офигеть! Так не бывает!
– У тебя был с собой другой объект, – перебила ее я. – Ну, тогда.
– Да я помню, у меня был букетик из павлиньих перьев, на практике подарили. Но я тогда почему-то ляпнула тебе наугад про пистолет! А ты в ответ взял настоящий пистолет у друга, чтобы меня впечатлить! Но это был ответ на абсолютно интуитивный бред! А сейчас я ответила тебе, а потом посмотрела на рабочий стол – а там реально лежит сиреневый водяной пистолет. Это ребенок сотрудницы забыл. Детский день вчера был, бегали малыши всюду, забыл пистолет. Так вообще бывает?! Слишком странное совпадение. Как будто я двадцать три года назад глянула на этот стол!
– Не переживай, – сказала я, – статистически даже самое невероятное совпадение вероятно.
– Это слишком дико, – сказала настоящая я. – Мне страшно. Смотри, ты мне задаешь вопрос, который задал двадцать три года назад, и в ответ я двадцать три года назад пошутила про сиреневый пистолет. Ляпнула, что в голову придет, как будто подсказал кто! Но сейчас, когда я тебе отвечаю, я реально вижу на столе сраный детский пистолет! Вдруг я подсмотрела в этот момент тогда, в прошлом? Ты понимаешь? Я вот не понимаю!
– Я тоже не понимаю, – искренне ответила я. – Просто приходи, и мы обо всем поговорим.
– Хорошо, – вздохнула настоящая я. – На этот раз я действительно приду с сиреневым водяным пистолетом.
– Договорились, – сказала я.
– Помнишь же, если можешь, – ответила себе я.
На самом деле муж ничего этого и правда не помнил. Все эти воспоминания хранились у меня одной.
Какой ужас, думал муж изнутри меня, что происходит, почему я назначил ей свидание, зачем я это сделал, я же не хочу, я не хочу, я не хочу.
Я еле-еле заставила себя замолчать – только так я могла заставить его замолчать, перестать паниковать и пойти в офис. Ближе к вечеру муж пришел к выводу, что этот неожиданный выброс романтических чувств – его собственный (все-таки 14 февраля, праздник любви!), и в приподнятом настроении отправился в бар. Я угрюмо лежала на дне его чувств и поверхностно текущих мыслей, как Офелия на дне ручья. Я точно знала, что надо мной вот-вот проплывет труп моего врага.
И он будет плыть лицом вниз, так что я точно узнаю его.
У меня был соблазн залезть в мысли и воспоминания мужа, чтобы покопаться в них и понять, почему он решит убить свою жену именно в этот вечер, но я боялась, что он снова почует меня как нечто чужеродное и начнет весь внутри кричать. Мужчины – они слабые. Всегда кричат, когда в них подселяешься. Попробовал бы диктатор управлять страной через женские тела! Во всем мире уже давно установился бы агрессивный нейрофеминизм, а о диктаторах все бы забыли.
Я всего лишь хотела понять, что случилось. Я всего лишь хотела увидеть собственное убийство, как фильм. Я была уверена, что смогу это вынести, потому что я уже смогла вынести все, что было до этого.
Пусть даже хронологически это все было после этого.
Но тогда я так не думала. Я даже не анализировала странный момент с пистолетом. Я старалась вообще не думать, чтобы не волновать мужа и продолжать оставаться Офелией его тревожного, неведомого дна, населенного подводными рыбами, зеркальными карпами и коллекцией памятных задержек дыхания.
Я побуду свидетелем и уплыву, обещаю тебе, дорогой.
Вот я сижу в кафе и смотрю, как я пью коктейль «Черная лагуна». Вот я пью еще одну «Черную лагуну». Вот приходит она – настоящая я. Та, до которой я не дожила, спрыгнув с поезда ранней копией, не доплывшей до этого священного вечера. Мы пьем, мы даже целуемся. Она как-то умудрилась влезть в то платье. Я думаю, что она очень красивая и что, наверное, сегодня все-таки получится. Еще я думаю: сорок три вообще не старость, зачем я ей так сказал, почему я всегда говорю ей что-то неприятное про возраст – может, потому, что я сам боюсь старости, боюсь смерти, боюсь этого чужого голоса внутри, боюсь своих желаний, боюсь того, что позвал ее на свидание, как будто не желая этого. Боюсь ее с самой первой минуты, как увидел. Боюсь, что она сожрет меня и полетит дальше, сея смерть и вечную жатву, нескончаемый праздник урожая.
