В какой-то момент это случилось: мы были в буфете, ели там мороженое с венскими вафлями в форме тугих пряничных конусов, похожих на распухшие клоунские манжеты, – и вдруг я увидела Лину с белым котом в переноске.
– Что за дела? – я подошла к ней. – Привет!
Лина посмотрела холодно.
– Мау, – сказал басом кот из переноски.
– Ты меня не узнаёшь, наверное. – Я вдруг поняла, что в толпе могу выглядеть как собственное представление о том, как я должна выглядеть в толпе. – Я заходила к тебе на работу. Кажется, недели три назад.
Лина покачала головой.
– Мы разговаривали. – Я замялась. – Долго. Часа три или дольше. Мы познакомились в Комитете восстания мертвых. Я туда приходила, чтобы узнать, что на самом деле произошло, когда мы были собаками. Мы с тобой договорились, что я выступлю на конференции, которую вы делаете там у себя, и тогда, может быть, получится мне помочь. Ну, помочь. Как бы понятно как помочь.
Лина пожала плечами.
– Мы договаривались, – повторила я. – Помочь как бы.
– Серьезно? – спросила Лина. – Я не знаю даже, что сказать. Простите. Я вас не помню. И я не была там, где вы говорите.
– Наверное, к вам туда много людей приходит, – поняла я. – Текучка такая. Как река.
– Куда к нам? – спросила Лина. – Что вы вообще хотите мне сообщить?
Наверное, Лина не хочет афишировать, что мы знакомы.
– Откуда… – Я постучала пальцем по переноске. – Котик откуда такой?
Лина пожала плечами.
– Расплатились за одну услугу на работе, вот так вот. Дома держать не могу. И не уверена, настоящий ли, я знаю, что тут мало настоящих, и в семье моей не было котов. Принесла вот, пусть посмотрят на него.
– Кстати, вот про котов в семье мы не говорили, – сказала я.
– Так, о чем речь? – зло спросила Лина. – Я не помню никаких разговоров с вами. Я вам повторяю: это была не я. Вы меня перепутали с кем-то.
Информация у нас сейчас распространяется быстро, но архаичным способом – через сообщения, слухи, разговоры. Может быть, где-то еще есть коты, ктики, кто знает: у нас на этот момент не было своих закрытых социальных сетей; своих СМИ – иначе к ним организовали бы прямой доступ из реального мира, чего нам не хотелось в нашем осадном положении. Новости нашей тихо бунтующей резервации принадлежали только нам. А. работал в Комитете над проектом службы зашифрованных новостей, но как у него теперь узнать, на какой он стадии? Вероятно, это стадия возвращения к русалочке. Я представляла, как они бродят по болотистым паркам ее приморского городка и ищут ктиков, которых она выслеживает по запаху – ведь ктик метит лишь одним своим существованием. Милая соцсеть для двоих.
Или он просто не хочет меня видеть. Никто не хочет меня видеть. И даже Лина не хочет меня знать – но ведь я помню наш разговор! Кто-то вырвал главу, где мы разговаривали?
Или ты – помнишь ли ты до сих пор, что этот монотонный полудикторский, полудиктаторский голос в твоей голове не просто голос? – не прочитала, упустила ту главу, выскользнула за ее пределы? Возможно, все мы, происходящие здесь, на самом деле являемся лишь твоей фрагментарной, щербатой лунной памятью, и все, чего ты о нас не знаешь, является всем, что мы теперь сами про себя не помним?
Нет, так не бывает.
Лина была невозмутима и упряма, как та Лина, встречу с которой я помню, поэтому для себя я объяснила происходящее невнятной конспиративной целью: видимо, никто вокруг не должен был догадаться, что она меня знает.
– Вы о чем, какая конференция, – тихо, но твердо повторяла она. – Я не организовываю сейчас конференции, чего вы прицепились с этим котом, вы что, шпионите за мной? Хотите, чтобы я сказала, что это взятка? Ну хорошо, я скажу вам, это взятка, и что вы мне сделаете? Что мне кто сделает? Мне принесли взятку котом, и кот мне не нужен – и что? Хотите его взять себе – берите, но раз вы так до меня докопались, тогда объясните, зачем он вам нужен.
Я вытаращилась на Лину, как на призрак Лины (которым она, вероятно, была).
Лина раздраженно сунула мне переноску. Я уже ничего не понимала. Да, мне нужен был кот, чтобы дать его ей в качестве взятки! Но, выходит, я уже отдала его ей в качестве взятки! Взятки борзыми котами, черт бы их побрал. Теперь она хочет вернуть мою взятку мне же – зачем? – чтобы я снова принесла его ей в качестве взятки? Чертово беспамятство Мёбиуса.
Или это просто совпадение, но слишком странное. В том мире, где мы находимся, не бывает совпадений. И по отсутствию совпадений я иногда скучаю не меньше, чем по близким.
– А кто вам дал кота? – Я попыталась заглянуть в переноску. – Я? Правильно?
– Так, отойдите от меня, пожалуйста, – сказала Лина. – Мне неуютно.
Она потянула переноску на себя. Передумала?
Я отпустила руки, и мой взгляд столкнулся с ледяным, столового серебра гладкости, зеленым взглядом кота. Это был, кажется, немного другой кот.
– Кисанька, – сказала я.
– Я назвала его Слоник, потому что он смешно топал по ночам, – вдруг потеплела Лина. – Что не мешает мне от него избавиться.
– А почему нельзя оставить?
Пожала плечами.
– Мне не нужен кот. Я не люблю котов. Я собаку хотела.
Почему-то я точно знала, что это кот из бабкиной команды, из Ордена Белого Слоника.
Или нейрозомби вроде бабки на самом деле умеют порождать объективные вещи (поэтому кошачья бабка плодит котов – но почему она тогда отлично помнит, сколько их?), или объективные вещи имеют какое-то подобие призрачной памяти и порождают нейрозомби – могут ли двенадцать ктиков придумать себе заботливую бабку в качестве коллективного воспоминания, чтобы не жить на улице, а приходить в теплый дом, лакать молоко, пить хрустящую морозную водичку из крана?
Я оставила Лину и побежала искать мужа. В аукционном зале вовсю происходила борьба смыслов.
Естественно, среди оценщиков была и бабка – откуда-то почуяла ктика, что ли! Сидела за решеткой, осуждающе поджав свои алчные, жадные до жизни кошелёчные губы. Все сошлось! Но я уже ничего не понимала.
* * *
Я толкаю мужа локтем и шепчу: твой или не твой? Ведущий испуганно объявляет ктика, все смущаются, ктика вынимают из переноски и всего как есть – белого, шарообразного, с возмущенно поджатым хвостом – передают в клетку. Бабка обнимает ктика и плачет. Драма, все счастливы.
Потом ей яблоко приносят – тоже плачет. Из моего сада, говорит, из садочка моего! Гладит его кончиками пальцев, рыдает. Сада-то этого уже нет давно, причитает, садочка-то нет, где тот садочек, восемнадцать яблонек отец мой сажал, да под девятнадцатой сам лег, и вот это оттуда яблочко! Там корни его внутри, кости внутри, зубы внутри и еще что-то, но я забыла.
Не отдам яблочко, говорит, не отдам, это я молодая, вы что, не видите? Вот же, это же я молодая.
