– Даже так. Ты же понимаешь, что этот, – он кивнул на Шуша, – теперь от тебя никуда не денется.
– Скорее, я от него, – поглядел на покрасневшего парня, отодвинул пустую чашку. – Ты, Шуш, подумай, может, тебе лучше домой, к сохе и курям? Нет, не хочешь? Или женись, вон, гостиницу унаследуешь потом, в шахматы… или как там – шатрандж научишься играть, будешь настоящим Фишером. Рыбаком по-имперски. Нет, там слово другое, Пескатор. А? Как тебе такое? Шуш Пескатор?
– С тобой он будет, уже обговорили всё, – Кувалда стукнул кулаком по столу. Потом понял, что переборщил, и смиренно добавил: – Если ты, ваше благородие, не против.
– Ладно, – поднялся я, – дам тебе испытательный срок в три месяца. По золотому в неделю. Помнишь, что я про колени говорил? Сиди, пойду вдову проведаю. Молодая-то уже не молода, здоровье слабое, надо осмотреть.
На удивление, Тина была бодра, хотя не сказать, что весела. Но особого расстройства я не заметил. Фрося хлопотала на кухне, а за столом в гостиной хлопотал незнакомый мне мужчина, представившийся местным подьячим подворного приказа Хлюповым. Он как раз вводил бедняжку в курс дела.
А дела у Тины были так себе – Куровы всей семьёй шли по делу о контрабанде, которое осложнялось ещё чем-то очень серьёзным, так что с той стороны на имущество надежды не было. Оставались только дом в городе, не этот – другой, этот, оказывается, Тине по наследству от дяди-шахматиста достался, и один в Жилине, с мебелью, список которой как раз зачитывал подьячий, когда я вошёл, и всякая мелочь вроде столового серебра и рухляди – три листа лежали, дожидаясь своего часа.
Имущественные разборки меня совершенно не касались, но подьячий, увидев на моем пальце колечко заветное и неверно истолковав моё появление чуть ли не в исподнем, возбудился и чуть ли не клещом вцепился, видимо, пытаясь выслужиться. Так я узнал, что, собственно, всё спорное недвижимое имущество, предусмотрительно записанное взяточником на Тину, вероятно, ей останется, а вот куровское, оставшееся за городом, будет под следствием и, скорее всего, отойдёт князю. Если вдова в положение подьячего войдёт и за несколько правильно составленных документов мзду малую передаст. Ну а поскольку знакомые у неё в таких чинах, то и мзда будет гораздо меньше, чем обычно.
Лежащие в банке Жилина деньги в сумме почти тысячи золотых составляли часть приданого покойной первой жены, с них оплачивалось обучение детишек, и присвоить эти деньги никак не удавалось.
Ну а других средств у бедного Мефодия, жившего на одну зарплату, и не было.
Кое-как выставив за дверь подьячего, ставшего богаче на три сотни золотых и уверявшего, что все бумаги будут готовы на днях, новоиспечённая вдова прижалась ко мне и попыталась отблагодарить. Еле отбился, совсем позабыл о побочных эффектах от схемы, вырубающей сознание. Зато долг свой исполнил, хоть клятву Гиппократа не давал, но теперь какой-никакой, а врач, значит, о пациенте должен заботиться.
Пациент был в полной, даже сказал бы – в переполненной норме. Розовые щёчки, красные губки, бодрый взгляд, уверенные движения, словно не её муж вчера превратился в кучу чёрного дерьма и помер в жутких муках и это не она валялась она без памяти на полу.
В таком возбуждённом состоянии Тина потащила меня в мои апартаменты, не уставая повторять, как она меня поблагодарит. Выгнала Кувалду с его вновь обретённым родственником, чтобы, мол, шли помогли Фросе, крепко заперла дверь, ещё и стулом подпёрла, и плотоядно посмотрела на меня.
– Ну давай, – хриплым голосом сказала она.
Если изнасилования не избежать, нужно хотя бы получить удовольствие. Я расстегнул пару пуговиц на рубашке.
– Тебе чего, жарко тут, что ли? Давай, отодвигай шкаф.
Это только сказать просто – отодвигай. Мощная деревянная конструкция была надёжно прикреплена прикипевшими болтами к полу и стене, я было предложил позвать Кувалду, уж он бы справился за раз, но Тина была против, мол, нечего посторонним в семейные дела лезть. Так что пришлось срезать болты плазмой, в общем-то, ничего сложного, внедряемая в толщу металла схема легко плавила сталь, оставалось только сковырнуть прогоревший крепёж. Двадцать болтов, и как только Мефодий их отворачивал, чтобы запасы пополнять.
Оказалось, надо было только подумать. И вправду, не стал бы этот не слишком могучий с виду чиновник каждый раз с полной разборкой заморачиваться. Всего-то и делов было, открыть дверцы, снять заднюю стенку на четырёх защёлках и нажать на четыре рычага в определённой последовательности. И тогда кусок стены просто уходил вовнутрь, открывая небольшую нишу.
С рычагами мы провозились минут десять, пока подбирали нужную последовательность. Приходилось каждый раз возвращать заклинание, навешанное на схрон, в первоначальное состояние, подозреваю, если это не сделать, после какой-то по счету попытки сокровища пропали бы, не совсем, конечно, но достать их бы стало намного сложнее. Удачная комбинация попалась на восьмом десятке – два нажатия на левую клавишу, одно на правую и одно на среднюю правую. Помогла женская интуиция, которая, как известно, основана не на логике, а на других, неподвластных разуму вещах, или благоприобретённое мастерство воровки, не знаю, но Тина жала на рычаги без всякой понятной мне системы.
Союз мага и взломщицы дал результат – блок стены размером полметра на метр уехал вглубь, открывая тайник.
В мефодьевском схроне лежали семь пачек ассигнаций по десять мишек-гривен, одна пачка с пятёрками, чуть тоньше, небольшая кучка золота россыпью и какие-то бумаги, которые Тина внимательно тут же на месте изучила, довольно хмыкая.
Я скромно стоял поодаль, ожидая, пока вдова вступит в наследство.
Первым делом Тина проверила, нет ли ещё чего, повазюкала палец в пыли, прикидывая, сколько она копилась. Месяц, не меньше, по её словам. Простукала все стены, вдруг ещё какая заначка есть, заставила меня зорким магическим взглядом оглядеть строительные конструкции и элементы интерьера. Наконец, дотошно пересчитала богатства, разделила пачку пятёрок примерно пополам, подумала, выдохнула, соединила обратно и протянула мне.
– Это тебе, сто двадцать, как договаривались, и остальное за помощь. И вот ещё, – с торжественным видом, словно вручая герцогский титул или орден какой, протянула мне кристалл и лист бумаги, – это повозка Мефодия, он очень её любил. Тут купчая, впишешь своё имя. Не благодари, ты очень-очень много для меня сделал, никогда этого не забуду.
Она припала губами к моей щеке, покидала деньги и бумаги в сумку и, не прощаясь, выскользнула за дверь.
Я пересчитал бумажки. Триста десять медведей, за вычетом честно заработанных ста двадцати будет сто девяносто. Плюс повозка ещё двести с лишним, итого четыреста золотых. Про повозку подьячий ни слова не сказал, значит, в наследство она не входит, и князь вполне мог наложить на неё свою лапу. А так нет её и нет, взятки гладки.
Жадная женщина. Правда, могла ведь вообще ничего не дать, ей ещё пасынков растить. Думаю, детишки скоро узнают, чем отличается злая мачеха от доброй. Обидно, конечно, я, считай, себя под удар поставил, когда её усыпил, должна была оценить, про вызов канцелярский не знала ведь.
