— Тэээк, — почесал затылок Сергей Викторыч, — это я запомнил, а во второй части сна у тебя чего?
— Там международные дела — послезавтра палестинцы совместно с немецким РАФ захватят самолет, требуя освободить своих бойцов из немецких тюрем. Лететь он будет из Испании в Германию, а они повернут его сначала в Рим, потом в Дамаск, потом еще куда-то, закончится все кажется в Сомали штурмом немецкого спецназа. Вот, все рассказал, что вспомнил, — закончил я.
Викторович посидел минутку, глядя в синее автозаводское небо, потом забрал бумажку о сотрудничестве из моих рук и засунул ее в карман.
— Ладно, свободен…
А когда я открыл дверь машины, добавил:
— И постарайся больше никуда не попадать, а то мы можем и не успеть в следующий раз.
Побрел, запинаясь нога об ногу, домой… а нет, сначала с Вовчиком побеседовал, он меня на доминошной скамейке ждал — ну что, дружбан, решили мы кажется с тобой вопрос с психованным Васей, так что можешь спать спокойно… пока… Вовчик был всецело со мной согласен, так что разошлись мы по своим квартирами.
Дома я что-то приготовил себе, потом тупо лег спать, слишком много событий на сегодня… потом проснулся от того, что звенело что-то… это ж моя телефонная трубка в сумке звенит, быстро сообразил я, а звонить на нее может только одна Анюта, на часах полночь, значит что-то случилось…
Антон Палыч как-то заметил про ружье, что если оно в первом акте на стене висит, то в третьем должно непременно выстрелить — так телефон не стал дожидаться никакого третьего акта, а зазвонил через несколько часов после того, как его повесили… ну в смысле активировали. Нажал кнопку «ответить», чо, и услышал в трубке анютины рыдания…
Послушал я эти рыдания секунд 15 наверно, не меньше, потом гаркнул:
— А ну быстро успокоилась и нарисовала проблему!
Кажется помогло, потому что она обиделась, а обиженная она быстрее соображает — в общем и целом выяснилось, что у ее отца приступ какой-то, дико болит живот и температура под 40, а скорая вот уже час приехать не может.
— Ходить отец может? — быстро спросил я.
— Вроде бы да, — ответила Аня.
— Тогда одевайте его и спускайте к подъезду, я через 15 минут там буду.
И побежал к гаражу, на ходу продевая руки в рукава куртки, потому что спешка спешкой, но октябрь все-таки на дворе стоит, а простуженный я и половины намеченного не сделаю. И ровно через 15 минут, ну плюс-минус десяток секунд, копейка стояла перед анютиной хрущевкой. Ждали они меня там все трое, Аня и мать поддерживали согнутого пополам отца — походу одно из двух у него, или аппендицит, или острый приступ язвы желудка, надо бы быстрее ко врачам, подумал я.
Помог посадить его на заднее сиденье, рванули к сороковой больнице, по дороге я, как мог, пытался успокоить всю семью:
— Да не волнуйтесь вы так, все путем будет, починят щас Петра Петровича, как новенький будет, в 40-й врачи отличные работают, — а сам же думал, что все в руках божьих и хрен его знает, что там на самом деле будет, но озвучивать это конечно не стал, зачем…
Подкатили прямо к порогу приемного покоя (обычно туда не пускали, но время же ночное, поэтому все свободно) довели отца до скамеечки в предбаннике, я быстро объяснил ситуацию дежурной сестре, та вызвонила дежурного же врача, и отца весьма оперативно увели в недра первого этажа, рентген по-моему делать. Да, а дежурным-то врачом оказался хирург Пак, который 1) с печки бряк и 2) отец Анечки-знатока восточных единоборств, он меня похоже не узнал, ну еще бы, сколько больных и родственников больных ежедневно видит, а я так сразу его признал — врачей за последнее время я не так уж и много видел, а врачей-корейцев так и ровно одну штуку.
Через весьма непродолжительное время (на протяжении которого мать хлюпала носом у окна, а Аня нервно мерила шагами коридорчик от окошка сестры и до входа в лаборатории, а я вспомнил про дядю Федора и выяснил, что лежит он здесь, на четвертом этаже и дела у него мягко говоря так себе, в ежедневной сводке написано было «состояние тяжелое») вышел Пак и объявил, что сейчас будет срочная операция, гнойный аппендицит у больного, вовремя привезли, через час уже поздняк бы был.
— А пригодился телефончик-то, — глубокомысленно заметил я в потолок…
----
Спустя час с хвостиком операция закончилась, Пак вышел покурить на улицу, проходя мимо нас сказал, что без проблем все прошло, зашили Петра Петровича и увезли в реанимацию (почему? а после операций почти всех туда отвозят), я увязался хвостом за ним, поговорили. Рассказал ему про дочь, что мол в нашей группе гимнастики не последний человек и вообще послезавтра… нет, уже завтра вечером нам в Москву ехать, так что там насчет родительского благословения-то? А пусть съездит, благодушно отвечал Пак, давно в Москве не была. Еще про дядю Федора спросил, получил малообнадеживающий ответ, что состояние стабильно тяжелое, хрен его знает, что там дальше будет, да…
— Ну чего, Сотниковы, все закончилось, — сказал я, вернувшись в предбанник, — Петрович живой и будет отходить от наркоза несколько часов, надо бы по домам бы…
Отвез маму с дочкой до дома, условились с Анютой на завтра… ну то есть на сегодня уже… как обычно, а сам добрался до своей конурки и попытался уснуть — вот щас, сна ни в одном глазу. Начал думать, что бы еще такого сделать, телефон готов, кубики бог даст завтра выйдут с конвейера Потапыча в удовлетворительном состоянии, песни и танцы тоже под контролем… а давай-ка мы с тобой, Сергуня Владимирович, радиомикрофон сварганим, их же сейчас вообще нигде нет, а тут мы такие красивые, да и вообще девочки смогут и петь и гимнастику одновременно показывать, если его на голове закрепить. Сел за стол и начал рисовать, вспоминая, что там и с чем едят.
Лекции я пересидел кое-как, Светочка сказала, что к 2 часам Нина подойдет, а потом бегом в цех к фрезеровщику Потапычу — зря волновался, отлично он все исполнил, и наклейки нарезал и наклеил очень аккуратно, рулончик кожзама не пожалел, обменял товар на обещанные 4 пузыря (я их еще вчера закупил и в багажник положил), один кубик, как и обещал, отдал декану. Тот внимательно изучил его со всех сторон, покрутил-повертел грани, цвета естественно перемешались как попало.
— А как это назад-то вернуть? — наконец спросил он.
— Вам, как родному, покажу, но вообще-то над этим вопросом скоро миллионы ломать голову будут, — и я собрал кубик назад, не 20-ю конечно движениями бога, но в 40–45 где-то уложился, во времена кубикомании (в СССР они пришлись на 82–83, если не ошибаюсь, годы, теперь немного назад сдвинется, надеюсь) я этим вопросом активно интересовался и статейку из журнала Квант с алгоритмами сборки наизусть выучил.
— Здорово, — сказал Васильич, — пойду коллегам покажу.
А я убежал в свою лабораторию колдовать над радиомикрофоном — дело было, мягко говоря, не самым сложным в этой жизни, больше всего времени занял поиск батареек типа Крона, ибо дефицит, так что и передающая, и приемная части девайса были готовы через пару часов. А тут и Нина подошла — озвучил ей свои хотелки, 1) логотип телефона в виде стилизованной сороки, чтоб ничего лишнего, но узнаваемо было, что это сорока и 2) наброски к мультфильму под названием «Анюта и медведь». Рассказал в двух словах, что там должно быть — хулиганистая девочка Анюта и отставной военный Медведь, ее дедушка, которому родители сбросили Анюту на лето. Нина прониклась и сказала, что попробует. Третью свою хотелку, насчет одежды, я решил на потом оставить, все равно к Москве не успеем.
