Таким образом, для успешной проверки необходим заранее подобранный, естественный маршрут, позволяющий неоднократно и неприметно понаблюдать за ситуацией вокруг себя. Иногда и в учебных, и в боевых условиях используется контрнаблюдение — на разных точках маршрута прохождения разведчика контролируют другие работники. Им легче заметить возможную слежку и условным сигналом (по радио, припаркованной в определенном месте машиной и т. п.) предупредить коллегу об опасности. Способ эффективный, но не лишенный недостатков. Люди, выдвинутые на точки контрнаблюдения, могут сами привести за собой слежку. Такие случаи бывали. (Действительно, в этой связи достаточно вспомнить об одном из крупнейших провалов советской внешней разведки в Канаде в 70-х годах прошлого века, когда из страны было выслано значительное количество сотрудников резидентуры, которые участвовали в проверочных мероприятиях на проверочных маршрутах вербовочной разработки, которая оказалась подставой спецслужб противника.) Нежелательно, чтобы о намеченной операции и районе ее проведения знал кто-либо, кроме резидента или его заместителя. Это правило, к сожалению, сплошь и рядом нарушается. Есть и еще негативный момент: зная, что его подстраховывают товарищи, работник, проводящий операцию, может излишне расслабиться — утратить бдительность. Проверочный маршрут, отмечал Дэвид Э. Хоффман в своей книге, может занимать несколько часов. Понятно, что это касается не только американских разведчиков, но и разведчиков вообще. Ведь его смысл заключается в выявлении повторяющихся автомашин и лиц, идущих за разведчиком, и их необычных действий. Это требует от разведчика хорошей зрительной памяти, чтобы по малейшим деталям установить подобные повторения. Ведь понятно, что сотрудники наружного наблюдения могут маскироваться. Чтобы понять работу разведчика в ходе выявления наружного наблюдения, можно привести описанные в книге того же Хоффмана «Шпион на миллиард долларов» действия сотрудника ЦРУ Ролфа в Москве: «Ролф подумал, что у него есть преимущество, он здесь режиссер, он единственный знает, куда едет. Они [сотрудники наружного наблюдения КГБ] могли лишь реагировать на его действия. Обычные водители (например) не стали бы обращать внимания на «фольксваген» (автомобиль, на котором Ролф передвигался по Москве). На светофоре они могли пристроиться рядом или сзади. Ролф же следил за тем, чего обычный водитель не станет делать. Если включился красный свет, зачем было третьей машине за ними перестраиваться и прятаться за автобусом? Это могло быть признаком слежки, и Ролф такие приметы отмечал и анализировал»
[66]. Конечно, самое сложное на пешем маршруте — это артистические способности сотрудников наружного наблюдения. Для маскировки они используют и накладные волосы, бороды и усы, очки, шапки, платки и аксессуары — портфели, сумки и т. п. Конечно, разведчик должен обладать хорошей зрительной памятью, чтобы запомнить силуэты и особенности в одежде и поведении на проверочном маршруте лиц, которые следуют за ним. Самое главное для разведчика в данном случае — создать ситуацию, когда в его поле зрения может появиться только наружник. Например, при пересадке на общественном транспорте. Да и сам оперативник может применять средства маскировки. Известен случай, когда разведчик, предполагавший за собой наружное наблюдение, зашел в крупный магазин, купил там и тут же надел плащ и шляпу и вышел через другой вход на другую улицу.
Конечно, в распоряжении наружного наблюдения имеется значительный арсенал средств, которые не всегда можно не только обнаружить, но и учесть. Так, Юрий Дроздов в своей книге описывает ситуацию, когда в США для ведения наружного наблюдения за нашими разведчиками ФБР применяло спортивную авиацию. Дроздов пишет, что «к сожалению, действия (спортивной авиации) мы не отнесли к средствам наружного наблюдения»
[67]. Описывая проведение операций по связи с источником информации в условиях Нью-Йорка, Дроздов указывает в своей книге, что «на заключительном этапе противник бросил против нас, если верить американской прессе, более 100 сотрудников с неподвижными (стационарными) постами наблюдения, автотранспортом и малой авиацией». В подобных условиях противостоять «наружке» крайне сложно.
Конечно, у разведчика существует еще одно «оружие» против «наружки» — контроль эфира, который позволяет контролировать, как правило, зашифрованные переговоры сотрудников наружного наблюдения между собой. Вот как описываются действия Ролфа на пешем маршруте во время проверки в Москве: «Стороннему наблюдателю Ролф мог казаться обычным трудягой, устало возвращающимся домой с работы. В действительности он был собран и следил за малейшим движением вокруг. Незаметное для окружающих маленькое радиоустройство в его ухе было беспроводным способом подключено к приемнику размером с тонкую пачку сигарет, этот приемник в подсумке был примотан хлопковой лентой к его телу. Обернутый вокруг шеи провод служил антенной и был подсоединен к приемнику. Он мог слышать, как ведут переговоры между собой и с Центром на улице разные группы наблюдения. Прибор мог предупредить о слежке, но не гарантировал, что слежки нет»
[68]. Конечно, разные системы прослушивания эфира на частотах работы наружного наблюдения применяла и внешняя разведка КГБ. Но главной задачей на проверочном маршруте для разведчика, как отмечал Хоффман, было раствориться, стать «невидимым» для наблюдения.
Поэтому было решено, что автомашина будет поставлена в заранее обусловленном месте с документами в бардачке, а Александр после проверки на пешем маршруте с помощью запасного ключа заведет ее и выедет на проверочный маршрут, с тем чтобы забрать Вольфа, которому предстояло укрыться на заднем сиденье. Неподалеку от местожительства Вольфа на канале дорога извивалась, и благодаря этому имелись «мертвые зоны», которые могли оставаться вне наблюдения идущей сзади автомашины. В таком месте Вольф ждал автомашину с Александром за рулем. В обусловленной точке Александр притормозил ручным тормозом, чтобы не зажглись сзади сигнальные огни, и Вольф юркнул на заднее сиденье, согнувшись, насколько позволял его большой рост.
Надо сказать, что, несмотря на объединение Берлина, выявление на автомашине слежки в условиях Большого Берлина задача довольно неблагодарная. Дело в том, что приходилось действовать в условиях преимущественно Восточного Берлина, поскольку имелось лишь ограниченное количество трасс, связывающих две части города, восточную и западную, и их можно легко поставить под контроль службы наружного наблюдения. Выезд же для проверки за пределы города мало что давал, ведь приходилось возвращаться в город, где на въездах дежурила наружка.
Скорее всего, посторонние спецслужбы не заметили этой операции КГБ по организации встречи Новикова с Вольфом. Ведь нигде информации об этом не появилось до сих пор. Конечно, Вольф бы информирован своими бывшими коллегами о состоянии дел, в том числе просьбах, которые его преемник Вернер Гроссманн в декабре 1989 года и в январе 1990 года при посещении Карлсхорста передавал Новикову. Речь шла об организации поддержки МГБ ГДР со стороны СССР. В своих воспоминаниях Вернер Гроссманн указывает, что он просил Новикова передать в Москву, что МГБ ГДР срочно нуждается в помощи. Как представлял себе Гроссманн, беседа с тогдашним главой правительства ГДР Модровым, которую провел бы компетентный представитель Москвы, могло бы повлиять на позицию Модрова. Гроссманн не называет конкретной темы, но, скорее всего, речь могла идти об отмене решения о роспуске МГБ ГДР и организаций, которые могли бы перенять эти функции. Гроссманн считает, что Новиков рассматривал сложившуюся ситуацию таким же образом. Однако, отмечает Гроссманн в своих воспоминаниях, несмотря на многочисленные обещания, Москва не предпринимала никаких конкретных шагов, посылая в качестве причин различные отговорки. По просьбе Гроссманна Новиков сам поговорил с Модровым, но этот разговор также не имел никаких последствий. Как пишет далее Гроссманн, то, что это были «игры в песочнице», в тот период времени было неизвестно. Сам Новиков давно был в курсе того, что его начальник — глава КГБ Владимир Крючков — «уже давно „похоронил“ ГДР». Мы же, с нашей стороны, продолжал Гроссманн, все еще твердо верили в «нерушимую дружбу» и «боевое сотрудничество» с «нашими советскими друзьями». Но решения уже были давно приняты. На совещании 26 января в ЦК КПСС, полагает Гроссманн, Крючков хладнокровно констатировал, что ГДР уж не спасти и курс должен был бы взят на объединение Германии. «Меня, — замечает Гроссманн, — возмутила не эта хладнокровная оценка действительно сложившейся ситуации, а лицемерие по отношению к нам. Причем оно продолжалось даже после того, как я вышел в отставку». В этой связи он приводит пример своей поездки с женой в Москву в 1990 году с целью посещения дочери, которая была замужем за гражданином СССР, работающим в то время в одном из научных институтов. Руководство Первого главного управления КГБ СССР (внешней разведки) пригласило чету Гроссманн на две недели в подмосковный санаторий Семеновское. «Все проходило строго по протоколу, — пишет Гроссманн в своих воспоминаниях, — обильная еда, много тостов, обстоятельные разговоры. Попутно были заверения в дружбе, щедро предлагалась помощь и поддержка. Генерал Геннадий Титов, который долгое время представлял КГБ в Берлине-Карлсхорсте, при прощании в аэропорту заверял нас, что сотрудников МГБ не будут преследовать и что пенсии нам гарантированы
[69]». Об этом, мол, КГБ позаботится. «Он лгал», — делает вывод Гроссманн.
