Разочарование Вольфа в товарищах по оружию, какими он считал советских коллег, и бесперспективность их сближения с восточногерманскими чекистами в условиях разворачивания горбачевской перестройки, которое все более отчетливо видели, как на площади Дзержинского, так и в Карлсхорсте, создавало все более увеличивающуюся в размерах пропасть в отношениях между двумя в прошлом дружественными спецслужбами. Главное — исчезла доверительность в отношениях.
На Вольфа психологически влияла не только его личная встреча с Новиковым, в ходе которой он воздержался от раскрытия источников МГБ ГДР, хотя и получил от него условия связи для вывода его и его жены в СССР в случае осложнения ситуация в ГДР, но и, главное, неудачная поездка Леонида Шебаршина в ГДР в качестве главы советской внешней разведки. Вернер Гроссманн, несомненно, посвятил Вольфа в ее детали. Эту поездку Гроссманн подробно описывает в главе «Братья из КГБ»
[88]. Гроссманн так пишет о поездке Шебаршина в 1989 году, который только сменил Крючкова, занявшего пост главы КГБ, в отпуск в ГДР. В гостевом доме МГБ ГДР в Дамсмюле, который представлял собой, собственно говоря, замок в стиле необарокко на 28 гектарах, его принимал министр Мильке, хотя это был, по сути дела, неофициальный визит. На автомашине доехать до него можно за двадцать с небольшим минут. Гроссманн свидетельствует, что разговор между Мильке и Шебаршиным длился уже несколько часов. Как отмечает Гроссманн, говорил в основном Мильке. Но речи напоминали речи функционера Коминтерна. Мильке требовал действий, утверждая, что «просто успешной работы разведки уже недостаточно». Конечно, можно по-разному интерпретировать слова главного восточногерманского чекиста. Скорее всего, Мильке намекал на возможность, которую в августе 1991 года попытался реализовать Крючков. Шебаршин, по оценке Гроссманна, «реагирует испуганно, и он явно озадачен». Гроссманн приводит его слова: «Не мы делаем политику, мы лишь ее реализуем». «Понятно, что Шебаршин, как и я, — делает вывод Гроссманн, — беспомощен». Он пишет далее, что «в течение четырнадцати дней мы говорили с Шебаршиным много о современности и о будущем наших государств, но оптимистичнее мы при этом не стали». Другими словами, обоих разведчиков не оставляли предчувствия о предстоящем крахе социализма в их странах. В этих условиях говорить о передаче агентурной сети МГБ ГДР советской разведке хотя и было несколько рановато, но уже явно бесполезно. И хотя через несколько лет Крючков решился в СССР на государственный переворот, но время было явно упущено. А соратники в ГДР только беспомощно наблюдали, как высшее партийное руководство совершает ошибку за ошибкой, усиливая ими позиции противников социализма.
В этих условиях, конечно, Советский Союз, боевое братство — все эти идеалы, которые десятилетиями поддерживали веру в будущее, служили основой существования, были костяком, на который нанизывались конкретные дела, не могли заполнить душевную пустоту, образовавшуюся в сознании людей, отдавших всего себя делу служения определенному государству и определенной идее в условиях, когда идея оказалась уже больше невостребованной. И Вольф не был исключением. Поэтому при всех его личных симпатиях к Александру идея общности уже стиралась в сознании Вольфа.
Джим понимал, что время работает на него и чем сложнее становится положение Вольфа в условиях приближения объединения Германия и неизбежности его преследования западногерманским правосудием, как только оно получит для этого возможности, тем больше шансов будут иметь американцы для получения доступа к его людям. Но время работало и против него. В штаб-квартире ЦРУ продолжал действовать «крот», а охотой за архивами МГБ ГДР вплотную занялись и западногерманские спецслужбы. Джим, проанализировав все обстоятельства своего визита к Вольфу после возвращения того из Москвы, доложил своему связному, что Вольф, скорее всего, созрел для обстоятельного разговора.
И тогда в конце мая 1990 года к Вольфу заявился Гарднер (Гас) Хэтэуэй, который тогда и не думал скрывать, зачем он явился к Вольфу. С типичной для американских разведчиков прямотой он заявил: «Господин Вольф, нас привело сюда предположение о том, что вы можете помочь нам в определенном деле. Мы ищем „крота“ в нашей службе, который нанес нам большой ущерб. С 1985 года произошло много плохого, и не только в Бонне, но и в других местах. Мы потеряли от тридцати до тридцати пяти сотрудников, среди них и некоторые в самом аппарате»
[89].
Вольф приводит мнение о Хэтэуэе своей тогдашней жены Андреа, которая назвала его типичным бюрократом. Хэтэуэй, по оценке Вольфа, в совершенстве владел немецким языком. Заметим для себя, что американцы явились к Вольфу в конце мая 1990 года, когда вопрос об объединении Германии вступал практически уже в завершающую фазу. Расчет делался на то, что Вольф находится в безвыходном положении. Сам Вольф в своих воспоминаниях прямо указывает, что 3 октября 1990 года его ожидал незамедлительный арест и препровождение в тюрьму. Предложение от высокопоставленного сотрудника ЦРУ не оставляло сомнений. Он приводит слова Хэтэуэя: «Если бы вы были готовы консультировать нас или помогать нам, то все это можно было бы уладить между нами. Об этом никто не узнал бы. Вы понимаете, что мы умеем устраивать такие вещи». — «Вот оно! — просигналил мой мозг. — Эмиссар нашего главного противника в холодной войне предложил мне убежище от мести своего немецкого союзника по НАТО».
«Калифорния, — продолжал между тем Хэтэуэй, — очень красивое место. Там круглый год стоит чудная погода». Хэтэуэй предлагал все же не так много. Речь шла о доме и финансовой поддержке. Судя по всему, размер этой поддержки мог быть достаточно существенным. Вольф знал, что полковнику Юргену Рогалле за сведения, которыми он располагал, предлагался миллион долларов. «Да и Сибирь неплоха», — отшутился Вольф. Он после встречи с генералом Новиковым уже имел «входной ключ» в Москву. Но сомнения в надежности этого ключа у Вольфа имелись. Недаром он отмечал в своих воспоминаниях, что «российский вариант не был настоящим выходом, поскольку исчезновение в направлении Москвы не только не улучшило бы перспективы моего будущего в Германии, но, наоборот, оказалось бы на руку моим противникам».
Надо признать, что Вольф, видимо, колебался в ходе всей беседы с Хэтэуэем, и возможно, американцы (а Хэтэуэй пришел на встречу с Вольфом с неким Чарльзом, который был представлен Вольфу как руководитель берлинского представительства ЦРУ) это почувствовали. Сам Вольф указывает, что «согласись ЦРУ с предложением принять меня в США „без выплаты задатка“ с моей стороны, какое решение принял бы я тогда? Вероятно, поехал бы…» Только этим можно объяснить факт передачи Вольфу условий связи со стороны ЦРУ. Как он сам указывает, они предложили в случае согласия уехать в США позвонить в Западном Берлине по номеру 011-212-227-964. Звонить должна была бы Андреа — последняя жена Вольфа. Она должна была бы назваться «Гертрудой» и попросить Густава.
