Когда запись окончилась, Сол с Рэйем недоуменно переглянулись, и тогда Кэмбел запустил второй файл с флешки.
Звуки улицы. Отдалённые голоса людей, вдалеке проезжали автомобили, шелестели деревья, пили птицы. Судя по всему, это был парк. Заговорил мужской голос:
«– Мистер Донован, вы не замечали чего-то странного? Будто одни и те же лица мелькают рядом целый день?
– Это вопрос философского характера, или вы таким образом интересуетесь не замечал ли я слежки?
– Второе, разумеется.»
– Чёрт, – пробормотал себе под нос Сол.
«– Хотя вы пока что не верите моим словам, но я исхожу из того, что в частности вам и всему нашему обществу в целом грозят крайне опасные последствия. Я хочу попросить у вас несколько вещей, в ходе которых вы не только убедитесь во всем, что я говорил, но и которые помогут как вам, так и мне. Да и многим другим. Нужно передать всё, о чём я вам написал широкой огласке. Когда люди запротестуют, Justice-Tech уже не сможет с лёгкостью воплотить свои планы в жизнь. Даже если корпорация будет всё отрицать, и большинство им поверит, у некоторых это останется в памяти, и Justice-Tech как минимум отложит такие действия на кое-какое время. Люди должны знать, что роботы служат не людям, а тем, кто этих роботов программирует. Должны знать, что замышляется переворот всего. О том, что роботы вскоре могут ходить среди нас под видом обычных мужчин и женщин, работать рядом, воспитывать соседских детей, быть чьим-то мужем или женой, и повторюсь, с виду, абсолютно нормальными. Но когда придёт время, они начнут действовать согласно командам, исходящим от жаждущих власти, тех, кто стоит у руля Justice-Tech. И не Президент будет властью в стране, не правительство и не люди. А мега-корпорация Justice-Tech. Но поскольку в информацию в таком виде поверят лишь единицы, нам нужны доказательства.»
Сол слушал разговор двух людей, а перед глазами у него стояла картинка из прошлого. Кабинет Лэндона Донована, кровь на стене, револьвер в мёртвых руках.
– Сол, что всё это значит? – спросил Рэй, когда запись была проиграна до конца.
– Мне нужно подумать, – ответил Сол, выключив компьютер.
Он достал флешку, взял три письма из посылки и положил их себе в сумку. Коробку засунул под рабочий стол.
– Я ухожу, Рэй, мне нужно время. Никому об этом не говори, я позвоню тебе.
– Хорошо, – растеряно проговорил тот.
***
История моей жизни не настолько увлекательна и интересна, как результаты, к которым она привела.
Всё могло случиться иначе. Она могла быть похожей на миллиарды других, ничем не выделяться из их массы, и утонуть в бескрайнем и постоянно разрастающимся океане истории человеческих жизней: скудных, унылых и беспросветных. Стать одной из бесчисленных прямых линий, стоящих между двумя датами: рождения и смерти, и ничего кроме двух дат и линии между ими не означать, как у всех. Так могло произойти, если бы я с детства не осознал, что я лучше других. Сам я из того поколения, которое считало, что рождено для «чего-то большего». Каждый из нас был особенным. Но считать так и слепо в это верить – разные вещи.
Слепая вера способна изменять мир вокруг человека, но только при отсутствии у него хотя бы малейших сомнений. Тогда вера уже преобразуется в убеждённость, та в уверенность, далее в намерение, а в конце – в чистое знание. Если человек убеждён в своей правоте и в своей Цели, никто не способен оспорить его право идти к ней. Тогда намерение человека становится таким же непреложным законом для всего окружающего мира, как законы физики и природы, на которых мир зыблется, и намерение человека, так же, как и эти законы, ограничивает возможности мира, загоняет в рамки этого намерения, и уже весь мир сам по себе сопутствует его воплощению, потому что согласно новым образовавшимся законам мира иначе быть и не может.
С другими людьми я всегда был на расстоянии, но стоял я не в стороне, а выше их. К этому пониманию с самого детства меня привела и мать, надо отдать ей должное, а также её окружение. С юных лет мне твердили, что я родился гением, что другие мне не ровня. Может ли быть, что я, слушая их речи и сам убеждался в их правоте и становился тем, кем являюсь сейчас? На этот вопрос нет ответа. Всё в мире субъективно. Почему? Прошлое всегда субъективно, поскольку существует лишь в памяти людей, которые его хранят. Человек сам по себе субъективное существо, неспособное к объективному мышлению, как бы не старалось. Потому прошлое субъективно. Объективно ли будущее? Конечно же нет, будущее – неопределённо. А настоящее… Опять же, зависит от нашего к нему подхода – восприятия и оценки. Можно сделать вывод – в реальности нет места ничему объективному. Реальность в разной мере субъективна.
Что я хочу этим сказать? Явно не то, что вы хотите услышать. Я никогда не придерживался того, что принято. Никогда не делал того, что кто-то мог от меня ожидать.
Если плыть по течению, то остановиться будет гораздо сложнее, чем если бы вы плыли против него. Это осознание помогает начать. У тебя вроде бы всегда есть запасной план. Ты всегда можешь остановиться. А затем, когда входишь во вкус, плывёшь против течения, желание остановиться отпадает, само-собой. Остановишься: и тебя откинет назад, ещё дальше того места, с которого ты начинал. И всё будет бессмысленно. Потому я никогда не останавливался. Даже зайдя слишком далеко, настолько, что и сам этого никогда не мог предположить – пути назад у меня уже не было.
Я всегда знал, что у меня есть Великая Цель, как бы это ни звучало – изменить Мир. А поскольку другие были рождены, чтобы жить в этом мире, а не менять его, у меня всегда было преимущество – я изначально был на несколько ступеней впереди и выше их.
Из дневника Стефана Серафима, стр. 1-3.
Диана Донован
2018 год.
Диане казалось, будто Лэндон намерено ловит колёсами каждую яму на дороге, стараясь не пропустить ни одну. Весь их сегодняшний путь можно было охарактеризовать, как езду не по дороге, а через выбоины и колдобины. Лэндон со слепым фанатизмом испытателя раллийного автомобиля проверял насколько крепка подвеска их автомобиля, сколько ям нужно проехать, прежде чем отвалятся колёса, и машина закувыркается по дороге, оставляя за собой след из осколков стекла, пластика и метала, масла и конденсата, чтобы улететь в кювет. Но даже летя в кювет, переворачиваясь и высекая искры из-под асфальта, машина будет кувыркаться по ямам. Скорее всего в яме она и останется лежать, покорёженная до неузнаваемости. И помощь вовремя не поспеет, поскольку никто кроме них здесь не ездил, кроме, разве что каких-то пьяных деревенских подонков, убивающих людей, и заметающих следы по подобным дорогам с подобными ямами. С такими мыслями Диана Донован сидела на переднем пассажирском сидении в новом форде, ведомым вперёд Лэндоном. По бокам сплошной полосой мелькали посаженные вдоль трассы деревья.
Словно в опровержение мыслей Дина, навстречу им пронёсся белый фургон с тонированными стёклами со скоростью ещё большей, нежели ехал Донован. Диана обернулась назад и несколько секунд провожала фургон взглядом. Затем вновь развернулась вперёд.
