– Может ты будешь медленнее ехать? – осторожно спросила она.
– Ты же видишь какая дорога плохая, на такой скорости хоть ямы не чувствуются.
– Ну да, – пробормотала она, – совсем не заметны.
Лендон покосился на жену, и несколько минут они ехали в полном молчании. В машине витало напряжение, преобразовывало воздух в плотную кисельную массу, которая била по ушам, заполняла нос и рот, и пеленой становилась перед глазами, отвлекая от дороги. Донован не выдержал и спросил:
– Диана, ну в чём дело?
– Почему нам не обратиться в другую клинику? Зачем мы едем в такую глушь именно к этому врачу, – после небольшой паузы ответила она, – никто из моих знакомых не слышал о нём.
– Не удивительно, он известен в более влиятельных кругах, чем твои знакомые, – съязвил Лэндон, – твои подруги никого и не знают, кроме как шарлатанов из телешоу для домохозяек. Не напомнишь, чем там Кристэн лечила свой недуг? Компрессом каких трав? Если бы не её муж-раздолбай, который вовремя спохватился и настоял на операции, закопали бы уже твою подругу в землю. И не было бы у тебя подруги. И аудитория этих дебильных телепрограмм не досчиталась бы одного зрителя.
– Лэндон, прекрати, – оборвала его Диана, – ты перегибаешь.
Она постоянно его обрывала, потому что в своих умозаключениях Лэндон мог зайти слишком далеко. Он спросил:
– Ты думаешь я не волнуюсь?
– Не знаю, Лэндон.
– Ты думаешь, мне плевать на тебя?
– А разве нет? Каждый наш день словно издевательство над моей жизнью.
– О чём ты вообще говоришь? Господи, – Лэндон глубоко вздохнул и покачал головой.
Диана не ответила и отвернулась к окну. Деревья мелькали одно за другим, одинаково зелёные и одинаково невзрачные. За деревьями расстилались поля, но они не были засажены культурами, а пустовали, и лишь высокая трава и бурьян взращивались на них. Поля уходили вдаль до самого горизонта, и никаких признаков человеческой активности наблюдать не приходилось.
Через время Лэндон притормозил. Они приблизились к перекрёстку, и машина свернула вправо, на грунтовую просёлочную дорогу. Лицо Дианы становилось всё мрачнее и мрачнее. Она заговорила вновь:
– У нас достаточно денег, чтобы обратиться в лучшую больницу в стране, а мы едем в деревню? Если этот врач так хорош, почему он практикует так далеко от цивилизации? Его приёмная хоть не в коровнике находится?
– Все гении имеют свои странности, – пожал плечами Донован, повернув руль в сторону, резко объехав особенно глубокую яму, – а кабинет, конечно же, на ферме, где пасутся быки и коровы, самое подходящее место для моей тёлочки, – Лэндон засмеялся.
– Ты идиот.
– Чертовски умный, да?
– Лэндон, я даже не ездила по таким дорогам ещё, даже не знала, что такие остались. Томас дал мне номер отличного доктора. Он уважаемый профессор, приём к нему расписан на месяцы вперёд, но, если мы позвоним, то он найдёт окно для меня. Томас договорится.
– Ты говорила с Томасом? Зачем?
– Ты стыдишься перед лучшим другом, что твоя жена больна?
– Диана, доверься мне. Перестань. Ты не безразлична мне, ты моя жена, мой выбор, и, если бы ты была мне безразлична, я получается, самому бы себе в душу плюнул.
– Конечно, это же для тебя самое страшное, когда кто-то задевает твоё самолюбие. А задеть его самому – это вообще для тебя кошмар, – Диана демонстративно закатила глаза, – может ты просто боишься признаться, что ошибся?
– Я никогда не ошибаюсь, Диана.
– Человек не ошибается до момента, пока он не ошибётся впервые. А знаешь, что для меня сейчас самое мерзкое? Пытаясь показать хоть какие-то подобия своих чувств ко мне, которых, разумеется, нет и подавно, ты всё равно говоришь о себе.
– Чего ты хочешь добиться? – раздражённо спросил Донован.
– Чтобы ты был честен хотя бы перед собой. И передо мной, раз ты говоришь, что я твой выбор. Так будь честен перед своим выбором, не то сам себе в душу наплюёшь, верно?
– Ты хочешь вытянуть из меня слова о том, что я тебя люблю?
– Ты никого кроме себя не любишь, Лэндон.
После её слов раздался хлопок, машина подпрыгнула, и Лэндон выругался вслух: громко и едко. Лэндон всегда ругался, когда хотел, не подбирая при жене выражений, она не возражала. Это её волновало в Лэндоне далеко не в первую очередь. Донован съехал на край дороги, остановился, открыл дверь и ступил наземь. Пробитое колесо стремительно теряло свою привычную форму, с громким свистом выплёвывая воздух из своих внутренностей.
– Может это знак того, что нам не стоит туда ехать? – спросила Диана, покидая машину вслед за мужем.
– Это знак того, что зря я надел эти туфли и новый костюм, – сказал Лэндон и достал из багажника домкрат.
13 сентября 2028 года
Прошло уже много лет с момента, когда Лэндон вёз Диану впервые по этой дороге. Её бывшего мужа уже несколько лет не было в живых, а на дороге лишь прибавилось ям. Диана продолжала исправно ездить в место, куда вела разбитая дорога, и сама не отдавала себе отчёт по какой же именно причине она это делает: потому что сюда привёз её Лэндон, или же потому что он был прав, привезя её сюда?
Диана Донован вела Кадиллак, мелкие камушки из-под колёс разлетались в стороны. Теперь ей было всё равно на ямы. Ей было уже на многие вещи всё равно, а жизнь её была не похожа на ту, много лет назад.
В машине сломался кондиционер, а починить его всё никак не доходили руки, потому в открытое окно потоками врывался жаркий июльский воздух.
Руки, сжимающие руль с двух сторон, загрубели, кожа уже не была так нежна, как раньше, а на ладонях прибавилось мозолей.
Дверь палаты открылась. Вышел высокий широкоплечий мужчина. Он был худой. Двигался с лёгкостью, присущей молодости, хотя волосы его поседели настолько давно, что иногда ему казалось, что он родился седым, а никто из его коллег и не помнил его другим. Морщины на лице были везде, даже в местах, где они обычно не имеют свойства появляться. Куда бы он ни смотрел, глаза его заполоняли пространство волнами прозорливости, мудрости и пониманием жизни, такой, какой её видел в своей сути лишь Христос. Каждый шаг был уверенным и полным гордости, и можно было сравнить его с шагом альпиниста, который ступал на только что покорённую новую вершину, что не было для него особых случаем, ведь до этого он покорил практически все вершины из существующих. От него веяло могильным спокойствием, как из древнего склепа, покой которого не способен нарушить уже никто. В нём чувствовалась сила, и казалось, что он способен гнуть металл лишь одним своим желанием и незначительным усилием воли.
В конце коридора был кабинет. Надпись на стене возле двери гласила, что он принадлежит доктору Амарию Даунингу. Именно к этой двери и подошёл мужчина, провёл пластиковой картой по магнитному замку и вошёл внутрь. Дверь за собой закрыл. Он провёл там некоторое время до момента, пока в дверь не постучали. Мужчина ответил не сразу, не потому что был занят, а занят он был всегда и это не являлось причиной, по которой он мог отказать в визите, он просто потянул время, потому что делал так всегда. И человек за той стороной двери терпеливо ждал, не повторяя стук. Затем мужчина властным голосом позволил войти, словно это был жест милосердия и его доброй воли. На пороге стояла Мэг. Она была доктором, но никто к ней так не обращался, а называли её просто по имени – Мэг.
