Люди боялись смерти, а отождествляя смерть с мёртвыми, люди боялись мертвецов. Животный страх, вырываясь из пучин человеческого яства, отталкивал от оставленных душами тел, которые, когда были в здравии, подобным образом ужаснулись бы смотреть на то, во что неизбежно превратились сами. Они были личностями, которых теперь в масштабах вечного космоса не разглядеть. На фоне явного контраста, я ощущал себя последним живым, и когда меня не станет, доказательства того, что жизнь вообще существовала, испарятся туда же, куда и мой дух. Я улыбнулся. Определённо, это были последние мертвецы, которых я вижу. Мысль не могла меня не радовать, потому я наблюдал за отдаляющимися от корабля трупами с улыбкой, руками прижавшись к стеклу. Когда осознаёшь, что больше не сможешь лицезреть определённое явление больше никогда, внезапно понимаешь, что желаешь запомнить этот последний миг максимально точно.
Живых я так же никогда не увижу, и это чудесно. Не то, чтобы я их ненавидел, а чужая кончина приносила мне счастье, здесь дело было в другом. Не сама смерть этих людей, а факт смерти одних из последних людей. Я всегда испытывал трепет перед масштабными историческими и эпохальными событиями, а это как раз было таковым. Так же я чувствовал в душе бурю эмоций, когда Земля на моих глазах, а вместе с ней и всё, чего добилось человечество за свою историю, превратилось в воспоминания. И даже воспоминания исчезнут, когда не станет того, кто способен помнить. Разве это не грандиозно и, одновременно, чудовищно парадоксально? Когда люди уходят, остаётся память, которая может поведать об этих людях. Когда уходит память, остаётся загадка. Но и она лишь имеет ценность до тех пор, пока есть кто-то способный её разгадывать.
Корабль отдалился, и выкинутые за борт стали казаться лишь маленькими точками, а затем и вовсе исчезли из виду. Смотреть больше не на что. Я отправился к ближайшему кофейному автомату и заварил себе крепкий кофе. Взяв углепластиковый стакан с горячим напитком, я последовал в зал для собраний, выбрал понравившееся себе кресло и завалился в него, запрокинув ноги на подлокотник. Раньше я не мог так сделать, ведь это кресло было чьё-то. Но в действительности теперь отчётливо осознаю, что оно никогда никому не принадлежало, иначе хозяин забрал бы его в те края, куда исчез сам. Но оно не исчезло. Я сижу в нём и понимаю, оно лишь временно занято мною, как и прежде – кем-то другим. Отпил кофе – крепкий, вкусный. Но слишком горький. Я забыл взять сахар. Возвращаться за ним мне было лень.
– Последний человек во всей Вселенной, – проговорил я, и мой голос показался мне величественным. Я вдохнул воздух полной грудью и медленно выдохнул его. Пропущенный через многочисленные фотосинтетические фильтры, он был свежим. Настолько чистым, что казался густым, как туман. Ещё вчера это был обычный воздух, но теперь я осознавал, что я единственный, кто может и умеет дышать, и он весь теперь существует лишь с одной целью – чтобы проходить сквозь мои лёгкие. Я не был собственнической личностью, но теперь, когда воздух был только для меня, мне было бы трудно делить его с кем-то другим. Мне всегда была отвратна мысль, что я дышу тем, что, в том числе, выдыхают другие.
– Человек! – повторил я, делая особый упор на "Ч".
Я потянул из стаканчика кофе. Сложившаяся ситуация придавала ему сладкий вкус и без сахара.
56 шикарных кают размещалось на корабле. И ещё одна, маленькая, угрюмая, словно коморка домового под крыльцом роскошного особняка, домового которого никто не замечает, не удосуживается даже думать о нём, но благодаря которому лишь особняк находится в уюте и порядке. Неужели они не могли мне сделать тоже апартаменты больше? Какая разница будет 56 одинаково хороших кают или 57? Даже после того как всё рухнуло, они позиционировали себя как люди высшего сорта, но сейчас время не подходящее, чтобы делить людей на сорта. Деньги имели вес раньше, на погибшем мире. А что теперь толку от денег, если на них ничего не купишь? Как же ещё можно показать своё превосходство, если не деньгами? Они сделали мне показательно омерзительную каюту.
В космосе не было разделения на сутки. Чтобы сохранить режим для организма, шестнадцать часов считались днём, весь корабль был освещён белым. Остальные восемь часов для сна в коридорах горел тусклый желтоватый свет. Сейчас был полдень.
Мне всё это время было страшно интересно, чем заполнены их каюты? Что же они взяли из своих вещей? Ну что человек может взять с собой, зная, что эта вещь будет ему спутником в космосе всю оставшеюся жизнь? Подобно фараонам, которых хоронили в гробницах, усеянных богатствами, древним людям, в могилах с которыми закапывали вещи из повседневного быта, так и эти люди взяли в свой последний путь вещи, которые должны были им служить после смерти. Ведь их жизнь закончилась с Землей.
Я открыл картой доступа самую первую каюту по списку – N1. Я любил порядок, он дарит гармонию в мою душу, потому обследовать все жилища я хотел так же по порядку.
На входе в стену была встроена табличка из золота, на которой красивая вязь сообщала, кому принадлежало помещение.
Я прочитал и подумал, что до катастрофы меня бы не подпустили к ней и на сто шагов. Женщина была одним из виднейших политиков Европы и говорили, что она стоит тенью за организацией последних переворотов в ряде азиатских государств. Интересно! С чем же такая личность собралась жить? Или, если быть точным, умирать?
Единственная кровать стояла возле стены, под иллюминатором. Женщина летела одна, семьи у неё не было. Что для неё, одинокой, было настолько важным, чтобы взять с собой?
На столе небольшая, размером с ладонь, шкатулка. Я приподнял крышку, и пружина сама открыла её. Раздался щелчок, и заиграла красивая мелодия. Хорошая вещь, я вернусь за ней. Статуэтка ангела. Перед ней пепельница – полностью заполнена драгоценными украшениями: кольца, цепочки, серьги, колье, браслеты, а также драгоценные камни, не инкрустированные в изделия: бриллианты, рубины, сапфиры, кварцы. Больше на столе ничего не было.
На полке под столом я нашёл три электронных планшета, но они меня не заинтересовали – весь корабль был усеян планшетами, потому ничего особенного. Пенал с ручками и карандашами, стопки чистых листов белой и золотистой бумаги, ни разу не открытая панель с акварелью, набор разноцветных мелков. Под самым низом лежала бумажная папка. Развернув её, я нашёл детские рисунки, весьма неумело и криво исполненные. На одном – солнце с глазами и улыбающимся ртом, дом, похожий на башню и две каракули, даже отдалённо не напоминающие людей, подписанные «Я и Мама». На втором рисунке были деревья на ногах, которые танцуют со звёздами, либо же тянут звёзды куда-то, при всём при этом улыбаясь сумасшедшими гримасами. Такое нарисовать может либо психически больной, либо личность, находящаяся под действием какого-то наркотика. А надпись: «Маме с Днём Рождения» вообще, как мне казалось, не имела отношения к изображенному, и находилась здесь по ужасной ошибке. Я закрыл папку. Желания умиляться бездарными рисунками неизвестного ребёнка у меня не было.
В её комнате я не нашёл ничего, что заставило бы уважительно покачать головой, и это разочаровало меня. Никаких вещей для души. Столь видная женщина внешне, и столь бедная внутри. В шкафу висели четыре черных вечерних платья, для меня не сильно отличавшихся друг от друга. Удивился я только, когда нашёл в ящике много бюстгальтеров, около трёх десятков. И зачем они ей? По внутреннему статуту все ходили в специальной форме, которую мог производить аппарат на борту корабля. Зачем ей бельё, которое она не могла использовать? Я взял один из них в руки. Невероятно бесполезная вещь. Женщин больше нет, значит, ценность свою эта вещь так же потеряла. Теперь она из-за своей формы и материала даже на тряпки не сгодится. Вообще уникально! Человечество выстраивало могущественные империи по производству вещей, которые не имеют смысла. Ведь только люди придавали им значение, придумывали, как будут использовать их, а когда люди покинули бытие, то и значение, которое придавали предметам, так же покинуло Вселенную. Люди исчезли, идеи исчезли, остались предметы, не имеющие сути. Умные люди, или, по крайней мере, те, кто позиционировали себя умнее других, всегда порицали цивилизацию за то, что смыслом жизни стала погоня за вещами. Значит, утверждали они, вещи могущественнее людей, раз имеют над ними власть. И вправду же! Могущественнее! Люди исчезли, и даже если я сейчас умру, не останется ни одного человека. А вещи останутся – корабль так же будет бороздить космос, автоматизированная система управления будет избегать опасностей, любого космического мусора, астероидов, метеоритов. Будут существовать и эти бюстгальтеры, могущественные, которые оказывали такое влияние на эту женщину, что она взяла из всех вещей всего мира именно их. И настолько могущественны, что существуют дальше, когда её уже нет в живых.
