– Что вы с ним сделали? – едва не вскрикнул я.
– Спокойнее. Всё хорошо. Мы с ним точно ничего не делали. А если кто-то и сделал, то не мы. Он возвращался домой, и на его улице какой-то парень избивал девушку. Филмор вступился за неё и получил удар по голове металлической арматурой. К счастью, он остался жив, но все события прошедшей недели начисто исчезли из его головы. И вряд ли вернутся, если только кто-то не расскажет. Краткосрочная амнезия. Не считая эту незначительную потерю памяти – с ним всё нормально, лишь будто не жил эту неделю. Все, что было раньше, он прекрасно помнит. И голова ещё побаливает, но скоро пройдёт.
– Лучано Дамброзио.
– На Лучано у нас есть свои механизмы влияния, мистер Томпсон, он никогда никому не расскажет о просьбе, которую сделал для вас и мистера Филмора. Остаётесь вы.
– Я тем более не заинтересован в раскрытии такой информации.
– Разумеется. Но когда речь идёт о безопасности всего нашего общества мы не можем никак рисковать.
– И что теперь, вы убьёте меня? – усмехнулся я.
– Ни в коем случае. Во время операции в ваш головной мозг был вживлён нейронный нано-чип. Этот чип настроен на поимку одного-единственного импульса. Если когда-нибудь в вашем мозгу возникнет импульс реального намерения поведать кому-то обо всей этой истории с судебным процессом – вашей комбинации, или нашей комбинации, чип в ту же секунду пошлёт ответный импульс в ваш мозг, который вызовет конфликт между его полушариями. Итогом будет ваше немедленное самоубийство. Но не волнуйтесь. Вы можете думать обо всём этом сколько хотите. И даже думать о том, как можно это кому-то рассказать. Чип сработает только на стопроцентное намерение действовать. Перед самим его свершением. Так что не стоит зря переживать. Вы вскоре вообще забудете о нём. Это будет гарантией нашего с вами сотрудничества.
– Зачем вы мне всё рассказываете? Чего вы хотите?
– Всё рассказываю? – Директор Стиннер засмеялся, – да я вам не поведал и десятой части всего, что есть на самом деле. Теперь мы с вами союзники, наши дороги сошлись в одну, по которой нам идти в схожем направлении. Вы – Глава Ассоциации людей-адвокатов.
– Что вам может понадобиться от Ассоциации, когда у вас есть могущество и необходимые связи во всех сферах?
– Ассоциация нам нужна, Мистер Томпсон, как и вам. И у вас, и у меня далеко идущие планы.
Директор Стиннер встал со стула и отодвинул его к стенке.
– Я вижу, что я слегка утомил вас, Томас, вам нужно отдыхать. Не берите близко к сердцу всё то, о чём мы говорили. Мы с вами нужны друг другу. Вы будете помогать мне, а я вам. И пока мы будем придерживаться такой модели поведения, у нас с вами всё будет замечательно. Поправляйтесь, возвращайтесь к работе, вступайте в новую должность, а потом мы обсудим детали. Наслаждайтесь вашей славой, известностью. Теперь у вас будут деньги, популярность, автомобили и женщины. А что ещё нужно адвокату?
Он направился к двери, и перед уходом произнёс:
– Но самое главное, что ваша речь в суде войдёт в историю как одна из «30 великих речей, которые изменили мир». Выздоравливайте, мистер Томпсон.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
Я считал себя самым умным. Самым хитрым. Мне доставляло удовольствие чувствовать себя не только хозяином моей судьбы, но и жизней других, будущее которых в глобальном плане зависело от решения процесса, которым я полностью манипулировал. И как только я подумал, что я самый сильный, тут же нашёлся кто-то, показав мне, что это не так. Меня переиграли. Я сам был частью плана чужой игры. Теперь у меня в голове сидит чип. Метод – не из гуманных, от корпорации, которая борется за высшую справедливость. Мои доводы в суде, о высшем благе от роботов – мне не обязательно было верить в это самому, главное, чтобы другие поверили. Теперь люди уверены, что роботы думают о людях. А не ошибкой ли было выигрывать это дело? Нет, мне нужно остерегаться самоубийственных мыслей. В конце концов мне не стоило о нём беспокоиться, ведь я и так не собирался никому рассказывать правду о своём успешно реализованном плане. А если я не собирался об этом рассказывать, значит чип и не сработает. Значит его как бы и нет у меня. Ничего не изменилось, верно? Да к чёрту всё это. Я был ещё слишком слаб, чтобы думать о чипе.
Я откинулся на подушку и вдохнул воздух полной грудью. Томас Томпсон – Глава Ассоциации людей-адвокатов. Я вкусил сладость этой фразы на губах. Мне она пришлась по вкусу.
Я вновь был на вершине.
Часть четвёртая. Сенат Роботов
19 августа 2028 года
Фрэнк Солдберг выглядел под стать делу, которому посвятил значительную часть своей жизни. Выглядел он внушительно. И тем более неловко было за ним наблюдать в данный момент. Неуверенно переминаясь с ноги на ногу, он не знал, как себя вести, а такое чувство посещало его настолько редко, что парады планет и солнечные затмения можно было наблюдать чаще. Фрэнк не знал куда деть свои руки, внезапно они стали казаться ему огромными и неуместными, они мешали ему куда бы он не старался их пристроить – в карманах, за спиной и, тем более, разведенные по швам брюк. Фрэнк был одет в чёрный дорогой костюм, сшитый по заказу. Такому крепкому и рельефному в плане мускулов человеку было практически невозможно одеться в классику в магазине, но Фрэнк не жаловался, индивидуально пошитые костюмы были идеальными по удобству, и далеко не каждый мог себе позволить подобную роскошь.
Фрэнк стоял посредине просторного холла. Каждый день он бывал здесь утром и вечером на протяжении последних девяти лет (неполных, двух месяцев не хватало до девяти, если быть точным), но только сегодня Фрэнк понял, насколько холл огромен. Наверное, потому, что Фрэнк стоял здесь наедине со своими мыслями, а не в окружении забот по долгу службы, как всегда. Сейчас он смотрел на дом, в котором находился совсем с другой стороны, впервые. И в окружающем его пространстве он почувствовал себя несоизмеримо маленьким человеком, значение жизни которого прямо пропорционально уменьшалось в связи с возникшей бедой. В душе образовывалось нечто наподобие пустоты. Фрэнк осознал эту мысль со всей чёткостью и возненавидел себя за неё. Он отвергал любые проявления подобных эмоций, да и чувств в целом. Смолоду жизнь преподала ему несколько уроков о том, что присутствие элементарных чувств (не связанных с его профессиональным долгом), влечёт за собой разрушительные последствия для него самого. Потому Фрэнк не был сентиментальным романтиком и не имел семьи. Он был профессионалом, бойцом. Когда дело доходило до вынужденного насилия (другого он не признавал), его рука ни разу не дрогнула. Потому из чувств он испытывал лишь одно – свой святой и всеобъемлющий долг, который и придавал его жизни значение. Сейчас он корил себя за то, что стоит здесь как мальчишка перед первым свиданием: нервничая, обливаясь потом.
Щелчок замка. Красивая, покрытая замысловатой резьбой дверь открылась. Опираясь на руку доктора, вышел сенатор Корш. Фрэнк видел его последний раз сегодня утром, но к вечеру, казалось, он состарился ещё на несколько лет. Ему было пятьдесят шесть, но выглядел он на все восемьдесят. Такое разительное несоответствие внешности и возраста проявилось всего лишь за последний месяц, как сенатора скосила болезнь, превратив в иссохшую и вялую траву, подобно той, которую можно увидеть зимой, если разгрести сугроб снега, обнажив чёрную мёртвую землю и такую же мёртвую растительность на ней. Недуг прогрессировал со страшной силой, темпами, которые современная медицина при всех её достижениях, объяснить была не в состоянии. Сенатор на протяжении девяти лет был для Фрэнка примером и образцом во всём, практически идеалом мужчины, к которому хотелось и стоило стремиться. И стремиться было к чему. Сенатор обладал колоссальной энергичностью и неиссякаемым запасом жизненных сил, он мог работать двое суток напролёт, без перерыва, а на третьи сутки вместо того, чтобы свалиться с ног, выбегал на двухчасовую пробежку, которая придавала ему дополнительной бодрости и вдохновения для продолжения работы. Сенатор всегда был человеком, вокруг которого крутился мир, и не потому, что у него было несоизмеримо огромное чувство важности, а оттого, что он всегда и везде был в самой гуще событий, словно события сами собой развёртывались подле этого человека. Круг его интересов и деятельности был величиной с Земной шар, а своим энтузиазмом он заряжал всех людей, которые имели честь работать с ним в команде, или хотя бы быть знакомыми. Но тот сенатор остался в прошлом, которое отделяло от настоящего период времени всего в один месяц, но этот месяц кардинально переменил человека. Да и весь мир вокруг него – все члены его команды наблюдали за закатом второго светила, после Солнца, которое всегда освещало верный для них путь.
