Да, это именно то, что я расскажу Остину, перед тем как скрыться из его поля зрения, отдавшись работе целиком и полностью. Само собой я недостаточно сильна, чтобы высказать ему всё в жизни, да и, зная вспыльчивый характер Остина, это может доставить некоторые сложности. Причём немалые. В частности, для него. А мне не хочется отправлять его в долгий путь в неуравновешенном состоянии, поэтому я дождусь, когда он доберётся до Нью-Йорка, и лишь тогда отправлю своё видеопризнание, в котором я разом раскрою все карты, намеренно приукрасив свой рассказ и очернив себя в его глазах по полной, чтобы заставить Остина возненавидеть меня, разочароваться, преисполниться омерзением, напрочь отбив желание хоть когда-либо видеть меня снова.
Естественно, существует большая вероятность, что Рид наотрез откажется верить моим словам, но для решения этой проблемы я вновь попрошу помощь у Марка — лучшему другу он точно должен будет поверить. Эндрюз подтвердит всю информацию о роде моей деятельности и годовой работе шлюхи, опустив тот факт, что Харт принудил меня к контракту, ведь сам прекрасно знает, что это единственный способ защитить Остина от возможных проблем.
Я всё продумала. Я во всём себя убедила. И ничто не сможет изменить моего решения, даже щемящая грусть, сжимающая сердце до размера комочка, ведь я ни на секунду не забываю, ради кого я иду на такие жертвы.
— Не смей этого делать, Ники, — внезапный голос Остина возле моей щеки пугает меня, но не так, как сказанная им фраза.
— Ты о чём? — едва слышно блею я, чувствуя, как он плотно прижимается ко мне сзади, и если бы не мужские ладони, шустро накрывшие мои, я непременно уронила бы кружку на пол.
— Не смей грустить так, словно мы никогда не увидимся, — Остин вынимает травяной чай из моих рук, немного отпивает горячий напиток и, отставив его на подоконник, крепко обвивает мою талию. — Почему ты так делаешь? — он утыкается носом в мою шею, оставляя короткие поцелуи на коже. Тепло его тела со свежим ароматом геля для душа мгновенно проникает в меня, бежит по венам. Я в удовольствии прикрываю глаза.
— А с чего ты решил, что я настолько сильно грущу? — улыбкой пытаюсь стереть из интонации все мрачные ноты, неторопливо поглаживая пальцами тыльные стороны его ладоней.
— А разве это не так? — Остин касается губами нежного места за ушком, лаская мятным дыханием эрогенную зону, руками нежно гладит мне живот, вынуждая мою душу расцветать, как майская роза, что тут же вянет от беспросветной тоски, о которой ему знать совсем не стоит.
Медленно оборачиваюсь к нему с намерением соврать: «Конечно, не так. Я не грущу, ведь совсем скоро мы вновь будем вместе. Начнём новую жизнь, будем любить друг друга и забудем обо всех невзгодах, что пережили в Рокфорде», но стоит мне только увидеть его лицо, омрачённое той же невыразимой печалью, что испытываю я, вся ложь встаёт колким комом в горле, наотрез отказываясь выбираться наружу.
— Не надо этого, Ники. Не грусти, — просит он раньше, чем мне удаётся выдавить из себя хотя бы слово. — Мы встретимся уже совсем скоро. Ты должна заняться подготовкой к вступительному танцу в «Натиду», и вот увидишь, сама не заметишь, как пролетят эти недели. Я буду звонить тебе каждый вечер и с нетерпением ждать твоего приезда.
— Остин… — пытаюсь возразить, но мужская рука ловко накрывает мои губы.
— Нет, ничего не хочу слышать. Ты поступишь туда, я в этом нисколько не сомневаюсь, и останешься жить со мной в Нью-Йорке, — его уверенность в нашем счастливом совместном будущем будто превращает все мои кости в раздробленные ветки, поэтому совершенно не понимаю, откуда беру силы убрать его ладонь со своего рта.
— Я помню наш уговор, но ты должен понять, что сейчас обстоятельства с мамой разительно изменились. Филипп ушёл, и я точно не смогу оставить её здесь одну. Это даже не обсуждается, — со всей серьёзностью произношу я, надеясь на его понимание, но Остин остаётся непреклонным и следующей репликой лишь сильнее зарывает меня в глубочайшее унынье.
— Тогда бери её собой, Ники.
Чёрт! Совсем не этого я хотела добиться!
— Что? Н-нет, я…
— Никаких «нет». Я уже сказал, что я тебя в Рокфорде не оставлю. Так что можешь даже не пытаться меня отговорить. Всё равно не получится. Какой бы бред ты мне сейчас ни выдала, я всему найду ответ и решение. Захочешь ты того или нет, я заберу тебя к себе, Ники. И если дело только в маме, то я не вижу никаких проблем. Приезжайте вместе с ней. Мы поможем ей. Я знаю, Юна всегда отказывалась от лечения, но без Филиппа мы с тобой вместе сможем её уговорить. Я найду хорошую клинику в Нью-Йорке, и мы поможем твоей маме вернуться к жизни, поэтому прекрати сопротивляться и так сильно грустить. Я не могу этого вынести, — он обхватывает ладонями моё лицо, поглощая меня своим зелёным взглядом, в котором под слоем смертельной тоски я вижу надежду, несокрушимую веру, страстное желание помочь и любовь, что словно разрывает меня изнутри тысячей снарядов.
Ну почему? Почему всё должно быть так? Почему я не могу уехать с ним и быть счастливой? Почему я не могу спасти маму, находясь рядом с любимым человеком, а не с бессердечным богачом, которому плевать хотелось на мои чувства? Почему я вновь должна отказываться от своих желаний и настоящей любви? За что мне всё это? Что я сделала не так в своей жизни, раз не заслужила хотя бы крупицы удачи? За какие такие проступки судьба беспрерывно наказывает меня?
Не могу вынести тяжести всех этих вопросом. Не могу справиться с горьким чувством несправедливости. Не могу полноценно избавиться от вечно пробирающихся наружу мыслей об Адаме. Не могу выдержать любовный взгляд Остина, что не позволяет мне сейчас ничего ответить и пообещать ему, в очередной раз с головой обваляв во лжи, поэтому я ничего лучше не придумываю, как просто целую любимые губы со всем взрывом чувств, что полыхают во мне фейерверком ярких красок.
Целую с безмерной благодарностью за неоднократное спасение жизни и вытягивание меня из всевозможных неприятностей. Целую с искренней признательностью за всю помощь, заботу, отзывчивость и защиту, что он дарил мне все эти годы. Целую с возбуждением и страстью, что за долю секунды разгораются во мне всего от одного его присутствия, прикосновения, дыхания. Целую с заблаговременным восхищением его грядущими успехами, которым обязательно буду радоваться издалека. И, наконец, целую со всей своей многолетней любовью, зародившейся в моём детском сердечке ещё в нашу первую встречу на чердаке, когда Остин появился, точно ангел-хранитель, в самый мрачный и одинокий период в моей жизни. С любовью, которую никакая боль и страдания не смогли погасить. С любовью, что всё-таки дождалась его взаимности. И любовью, что поможет мне его отпустить.
— Это невероятно, Ники… Ты… — хрипло шепчет Остин, придавливая меня к подоконнику, пока я накрепко обвиваю руками его шею, продолжая запоминать вкус родных губ. — Ты не представляешь, насколько ты удивительная… Самая красивая, самая необычная и самая потрясающая… В тебе так много всего, — его нежные слова давят безжалостней мужских рук, сильно сжимающих меня в объятиях. — Ты прости меня за всё, что заставил тебя пережить. Я не хотел… Я был таким слепцом, который чуть было не упустил самое прекрасное, что есть в его жизни. Но я всё исправлю… И ни за что не отпущу и не подведу тебя, маленькая моя. Я сделаю всё, чтобы ты стала самой счастливой… Ты бо…
