— А кто же ещё? — недовольно, но с заметным облегчением выдыхает он.
— Чёрт! Простите… Я вас не узнала… Вы зачем меня так пугаете?
— Да что ж я знал, что ты так запаникуешь? Я просто разбудить тебя хотел, но, знаешь ли, задачка это не из лёгких — спишь как убитая, честное слово.
— А что вы здесь делаете? — значительно убавляю громкость голоса.
— Я? Это ты что здесь всё ещё делаешь? А точнее, какого чёрта дрыхнешь в такой час? Рид мне с утра позвонил и сказал, что ты занесёшь ключи, а тебя всё нет и нет, — сокрушается он и, снимая с себя поношенный головной убор, протирает со лба обильную испарину.
Да уж… По ходу, я старика напугала ничуть не меньше, чем он меня.
— Да, так и есть. Я собиралась занести, — возвращаю свое оружие защиты на положенное ему место.
— И когда же? Я тебя весь день подождал, но так и не дождался. Пришлось искать запасной ключ и самому ехать сюда.
— Что?! Весь день?! — бросаю взгляд в окно и с ужасом понимаю, что на улице уже смеркается.
Черт! Черт! Черт!
Вот же дерьмо! Сколько же я проспала?
Я начинаю суетливо бегать по комнате в поисках телефона, пропуская мимо ушей ответ Баррета, как и все его последующие причитания по поводу бардака в квартире. Мне до его смехотворных проблем нет никакого дела.
Меня неумолимо порабощает тревога от осознания, что меня определенно ждет жесткий выговор от босса в первый же день контракта. Вот же дура! Как я умудрилась так надолго отрубиться? Мало того что не пришла к нему в оговорённое время, так ещё и на звонки не отвечала, которых, должно быть, немереное количество.
Должно быть… Так я думала… И представьте моё замешательство, когда, отыскав телефон в смятой простыни, я обнаруживаю только присланную Остином новость о его благополучном прибытии в Нью-Йорк и ни одного пропущенного вызова от Адама. Ни одного грозного сообщения или вопроса — где я шляюсь?
Хороший это знак или плохой?
Не имею понятия, но то, что невероятно пугающий, так это точно.
Всё так же не реагируя на ворчания Баррета, я забрасываю телефон в сумочку, с сумасшедшей скоростью принимаю ледяной душ, а затем быстро влетаю в комнату Мэгги. Не хотелось ничего брать из ее вещей, но выбора у меня не остается. Никакой одежды тут у меня нет, за исключением грязного платья и майки Остина, а путь до дома пусть и составляет всего несколько этажей вверх, но полуголой преодолевать его крайне неохота.
Лазя по ящикам комода, полного ярких, пёстрых нарядов бабушки, я теряю некоторое время на поиски одного-единственного спортивного костюма спокойного, бежевого цвета, без каких-либо замысловатых узоров или принтов. Натягиваю его, слегка утопая в одеянии на несколько размеров больше моего, пару раз чуть ли не падаю, зацепившись за материю штанов, и пулей несусь в прихожую, где сталкиваюсь с Барретом.
— Ты что носишься, как ошалелая?! И почему Остин ничего не забрал из квартиры? — нахмурившись, спрашивает старик.
— Он здесь давно не живет, его вещей тут не было. Он забрал только какие-то личные вещи Мэгги, и всё, — отвечаю я, впопыхах обуваясь во вчерашние туфли на тонких шпильках. Видок зачётный у меня — ничего не скажешь.
— А что мне с остальным делать? Выкидывать? — не прекращает бурчать он.
— Баррет, у меня совсем нет времени сейчас на это. Будьте добры всё узнать у Кэрол. Она говорила, что хочет взять себе что-то на память, — кричу я, в ответ получая очередные ворчания и вопрос о долге за мою квартиру, но я не реагирую: захлопываю за собой дверь и мчусь, как ракета, по всем лестничным пролётам, оказываясь у своей квартиры меньше чем через минуту, едва не задыхаясь от дефицита воздуха.
— Мередит, бога ради, простите меня, что пропала так надолго, — извиняюсь сразу же, как вхожу в коридор, по-прежнему захламленный вещами и мусором, но ответа женщины так и не дожидаюсь. Наверное, не расслышала.
— Я не знаю, как так получилось. Простите. Я надеюсь, с мамой все в порядке? — громче спрашиваю я по пути в спальню, но резко останавливаюсь, когда сквозь отбойный стук пульса в ушах слышу голоса, доносящиеся из кухни. Женский и… мужской.
Мужской?
Неужели Адам приехал сюда? Сам? В Энглвуд? За мной и мамой? Серьёзно? Он снизошел до подобного? Он здесь?!
Не сразу замечаю, как по мере приближения к источнику голосов моё сердцебиение ещё сильнее ускоряется от неконтролируемого трепета, страха, изумления, интереса и ещё тысячи других разных эмоций, вызывных волнующими мыслями о встречи с ним.
Он зол? Раздражён? В гневе? Или нисколько не удивлён тем, что я лопухнулась в первый же день нашего договора?
Вариации его настроения из-за моей оплошности словно кирпич за кирпичиком выстраиваются в высокую башню в моей голове и тут же вдребезги рушатся, ударяя неизмеримой мощью по разуму, когда я открываю дверь на кухню и вижу то, что вообще никак не могла ожидать увидеть…
Адам не зол. Не взбешён. И даже не сердит. Нет. Его там просто нет, как и Мередит тоже. Есть только стол, заставленный тарелками с остатками засохшей еды и распитыми бутылками алкоголя; мама в невменяемом состоянии, заливающая в себя убивающее её пойло; и самое страшное — пьяный урод, что с трудом шевелит языком и заполняет кухню удушливым дымом своих дешёвых сигарет.
ЧТО ФИЛИПП ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ?!
ПОЧЕМУ ОН ВЕРНУЛСЯ?!
КАК ТАКОЕ ВОЗМОЖНО?!
Оглушающие сознание вопросы ни в какую не выбираются из меня, будто бы застревая острыми камнями в гортани, пока картина их мерзкого застолья неумолимо начинает душить, сдавливать грудь, разрывать лёгкие, заставляя сердце истерично биться в агонии.
Я ничего не понимаю: что это значит?
От охватившей меня злости и тотального шока мне не удаётся связать мысли, превратившиеся в беспорядочную сумятицу. Я так и продолжаю неподвижно стоять в дверном проёме в полном онемении до тех пор, пока очаг всех моих многолетних бед, наконец, не замечает меня первым.
— О-о-о! Глянь-ка, кто явился! — довольно протягивает чмо, елейно ухмыляясь. — Дочурка, где тебя черти весь день носили? Почему любимого отчима не пришла встречать? Разве ты не рада меня видеть?
Его тупые вопросы, точно огромная груда поленьев, брошенная в костёр моей злости. Я сжимаю кулаки до боли, кусаю от нервов губы, раз за разом повторяя про себя:
Нет! Мне всё это просто мерещится. Адам же сказал, что превратит его жизнь в ад, а значит — Филиппа тут быть не может.
— Чего встала, как пень? Давай присаживайся, — он отодвигает табуретку и призывно стучит по ней ладонью. — Присоединяйся к нам. Отпразднуем моё возвращение вместе.
Я всё еще сплю. Однозначно. Не мог он сбежать от Адама. Не мог. Бред всё это.
— Ну чего такое? Я хочу выпить за тебя, моя дорогая доченька, — вдруг заявляет он, салютуя стаканом, ловя мой вконец недоуменный взгляд. — Что глаза вылупила? Не удивляйся так. Нам нужно выпить за то, что у тебя получилось вернуть меня домой, тем самым спася от крайне нехороших людей, к которым я попал. Не знаю, как тебе это удалось, но благодарности моей нет предела, Ники, — злорадство и фальшь насквозь пропитывают его ехидный голос, что схож со скрипом вилки по стеклу. Но сильнее раздражения от его слов меня сковывает ужас.
