Да! Я всё расскажу! Всё как есть! Без каких-либо выдумок, очерняющих меня в его глазах, а исключительно правду. И про «Атриум», и про Адама со всеми его преследованиями и одержимостью, и про долбаный контракт, главное условие которого Харт сам же нарушил.
Теперь я свободна.
СВОБОДНА!
Многолетний груз, прибивающий меня намертво к земле, отцеплен, сброшен, оставлен в маленькой затхлой квартирке, и теперь в Рокфорде меня больше ничего не держит. Я могу лететь куда глаза глядят и делать то, что пожелаю. Мне больше не нужно никого спасать или идти на какие-либо жертвы, ломая себя и отказываясь от своих заветных мечтаний. Не будет этого больше! Хватит! С этого момента есть только я и мои желания. Только мои! А я хочу к нему — к моему Остину. Он единственный, кого хочу видеть рядом, чтобы расцеловать до беспамятства, вдохнуть любимый запах, забраться на колени, найдя защиту в родных, крепких объятиях, и всецело открыться ему, уничтожив все тайны и ложь между нами.
Я расскажу ему всё, а он поймёт. Он обязательно всё поймёт, простит и поможет. Остин умный. Он что-нибудь придумает и спасёт меня. Защитит. Он же всегда это делал. И сейчас это сделает. Потому что в этот раз одной мне не справиться. Да и не хочу я больше справляться одна. Достаточно с меня борьбы в одиночку. Теперь всё будет иначе. Теперь мы будем вдвоём. Только вдвоём. Всегда.
— Ну же… Давай… Ответь… Ответь же, — быстро шагая в сторону метро, раз за разом набираю его номер, но Остин не отвечает ни на один из звонков. — Чёрт! Где же ты? — шиплю я и дрожащими пальцами пытаюсь напечатать ему сообщение.
Ноги подкашиваются, руки трясутся. Тело начинает бить и сводить болезненными судорогами от нервов, а буквы на экране смартфона расплываются так же, как и разумные мысли в моей голове. Ведь будь во мне хоть капля здравого смысла, я не стала бы вести себя столь опрометчиво, связываясь с Ридом. Не стала бы наивно верить, что у нас есть шанс зажить счастливо вместе, и думать, что Харт неожиданным возвращением Филиппа просто-напросто хотел заявить о расторжении нашего контракта. И уж точно я не стала бы грезить, что мне удастся добраться до центральной автобусной станции, сесть на нужный рейс до Нью-Йорка и с концами покинуть город.
Но я — дура, одурманенная чувством облегчения и свободы, — ни о чём из вышеупомянутого не думаю, а прихожу в себя из забвенья несбыточных фантазий, лишь когда, закончив печатать сообщение Остину, вдруг ощущаю болезненный укол, пронзающий тонкую кожу шеи, что мгновенно исключает все шансы сопротивляться или испустить истошный крик о помощи.
За долю секунды все соединяющие тело и мозг нити разрываются, превращая меня в обмякшую марионетку, что оказывается в стальном капкане чьих-то рук, пока разум стремительно погружается в беспросветную тьму.
И что же меня ждёт после возвращения из мрака?
Неизвестно…
Но определённо точно никакая не свобода.
Пробуждение встречает меня абсолютной темнотой. Чернильной. Бесшумной. Непроглядной. Осязаемой.
Пытаюсь дышать полной грудью, пошевелить пальцами или раскрыть веки, но они словно намертво склеились вместе, а тело полностью обездвижено, точно парализовано, но в то же время я чувствую себя невесомой, будто бы лишённой физической оболочки. И я даже не в состоянии определить, в каком именно положении сейчас нахожусь: в стоячем, сидячем или лежачем? А может, вообще в подвешенном? Последний вариант вполне вероятен, потому как я не ощущаю ни присутствия пола под ногами, ни чего-либо твёрдого или мягкого под спиной и задом.
Что за дерьмо в меня вколол Адам? Если так захотелось меня похитить, не мог, что ли, как в прошлый раз, приказать своему роботу-шпиону силой затолкать меня в машину и привезти к нему? Зачем нужно было травить меня какой-то наркотической дрянью, что не позволяет мне пошевелить ни одной конечностью, а разум вновь норовит засосать в водоворот сна, из которого совсем не хочется выбираться?
Но пусть в необъятной темноте я и ощущаю себя куда безопасней, мне крайне необходимо как можно быстрее выплыть из этого сонного блаженства на берег реальности, чтобы разобраться в происходящем и понять, что для меня уготовил Адам? Надеюсь, веские объяснения его поступку, автоматически расторгающему наш контракт, он также не забыл подготовить. Будет крайне интересно послушать, какого хрена он вернул Филиппа домой, тем самым едва не превратив меня в убийцу? Ведь самой у меня сейчас совершенно не получается хоть о чём-либо подумать — из-за ежесекундной борьбы с наркотическим дурманом, я даже два и два сложить в уме не в силах, как, в прочем, и составить из букв своё имя, куда уж там ещё пытаться найти правильный ответ?
Не имею и малейшего представления, сколько времени проходит в моей неустанной схватке со сном вперемешку с попытками ощутить хотя бы кончик мизинца, но в какой-то момент вместо установления контроля над телом ко мне постепенно начинает возвращаться слух, что позволяет мне с трудом, но всё-таки расслышать происходящую в комнате беседу.
— Нам через час нужно быть на месте. Сколько тебе ещё требуется времени? — из-за действия введённого в мой организм препарата властные, твердые ноты Адама кажутся мне искажёнными до неузнаваемости и словно прерывающимися из-за шума радиопомех.
— Совсем немного, — с женским голосом происходят та же тема.
— Я люблю более определённые ответы.
— Десять минут.
— Точно хватит? Ты же знаешь, я должен предоставить товар в лучшем в виде.
— Да. Остались последние штрихи. Все банные процедуры проведены. Она почти готова. Необходимо только замаскировать синяки и дать ей одеться, когда очнётся.
— Отлично. Сделай всё как следует. Она должна выглядеть лучше всех. Сегодня её ждёт незабываемая ночка.
Прежде замедленный сердечный ритм и вовсе замирает, останавливается вслед за моим дыханием, пока внутри всё падает, словно дух выбивает, распадаясь на огненные молекулы от страха.
Незабываемая ночка? Макияж? Одеться? Банные процедуры? К чему Адам меня готовит, и что это за женщина, с которой он разговаривает?
— Что у неё со здоровьем? — неожиданно мужской голос звучит совсем рядом со мной, но я по-прежнему не могу уловить в нём пленительных нот, присущих низкому тембру Харта.
— За исключением нескольких отметин на теле, порезов на ладони и покраснения с раной на лице, которые я уже замазала, всё в порядке. Опасных для жизни повреждений нет.
— Пока нет, — яд от злорадной усмешки жалит мне кожу щеки, пролетает по венам, будто срабатывая как антидот против мышечного онемения. Я с каждой секундой всё сильнее начинаю возвращать себе возможность ощущать части тела, лишь только слух по-прежнему подводит.
— Она всё ещё девственница? — спрашивает Адам, вводя своим вопросом меня в ещё более глубокий ступор.
— Нет.
— Ты серьёзно?! — его голос повышается от злости и удивления.
— Колин её проверял. Он так сказал.
