С каждым новым вдохом я всё острее ощущаю, как ко мне возвращаются грусть, печаль, тоска, отчаяние. Сразу. Вместе. Мощно. Не жалея. Так, что непроизвольный тихий стон вырывается из горла от навалившейся на меня лавины меланхолии.
Я сокрушённо опускаю голову на руки и, прекрасно помня, как в детстве слёзы помогали мне облегчить душу, пытаюсь заплакать. Но к сожалению, и в этот раз у меня ничего не получается. Ни одной долбанной слезинки не удаётся выжать из себя ни через пять минут, ни через десять, ни даже через час… Лишь когда на набережную полностью опускаются сумерки, я решаю смириться и вернуться домой, чтобы постараться хотя бы до утра найти спасение в глубоком долгом сне, в котором, без сомнений, Он вновь придёт ко мне.
Я начинаю спускаться со смотровой площадки вниз, стараясь не думать о предстоящих сексуальных кошмарах, как внезапный сигнал айфона в сумке меня останавливает. Достаю смартфон, заранее напрягаясь в ожидании увидеть очередное напутствие от Харта, но меня тут же отпускает, когда понимаю, что это не он.
О.: «Привет, малышка, как ты?»
Стоит только прочитать имя адресата, как сердце вмиг начинает заходиться неистовым боем, с каждым стуком всё сильнее выделяя из всего меланхолического клубка ощущений смертельную тоску по Остину.
Н.: «Всё хорошо, как ты? Когда вернешься?»
О.: «Уже завтра. Соскучилась?»
Н.: «Очень».
Хочу отправить один из самых честных ответов за прошедшую неделю, но в последний момент передумываю и исправляю.
Н.: «Мечтай. Несколько дней мне никто не выносил мозги своими нравоучениями. Не это ли счастье?»
О.: «Договоришься, Джеймс. Узнаю, что опять что-то натворила, вынесу тебе не только мозги».
Этого не случится, Остин, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты никогда ни о чём не узнал.
О.: «Может, сразу хочешь во всём сознаться?»
Эти слова точно пули попадают прямо в цель, простреливая во мне сквозные дыры, в которые ловко заползает нехорошее предчувствие, которому я решаю не поддаваться раньше времени и отвечаю: «Опять подозреваешь меня в чём-то?»
О.: «А стоит?»
Н.: «Если ты всё ещё не веришь в мою историю про пиджак Марка, то тебе лучше спросить у него».
Уверенно набираю текст, заранее оповестив мудилу, что именно ему следует сказать Остину для подтверждения моей очередной лживой истории.
О.: «Уже спросил».
Сердце пропускает удар.
Н.: «И?»
А сейчас и вовсе останавливается на всё время, пока я в тягостном томлении ожидаю ответа.
Ну же… Марк, не добавляй мне ещё одного повода желать убить тебя собственными руками.
О.: «Он сказал, что ты не соврала».
Я с облегчением выдыхаю, устало прислоняясь бёдрами к перилле.
О.: «А ещё… что вы с ним подружились».
Ну конечно… Эндрюз бы не был собой, если бы не ляпнул лишнее.
Н.: «Пришлось закидаться успокоительным и пойти на это ради Эми».
Отсылаю сообщение и в желании свернуть эту тему моментально строчу следующее: «Ты мне так и не сказал, куда именно уехал…»
О.: «Всё расскажу, когда приеду. Поделись лучше, где находишься сейчас ты?»
Не совсем понимаю, зачем ему нужна эта информация, но тем не менее отвечаю: «На набережной. В том месте, где мы с тобой любили часами сидеть и любоваться закатом».
О.: «Ты имеешь в виду, где я любил сидеть, а ты — без остановки танцевать перед моим носом?»
Не сразу замечаю, как уголки моих губ приподнимаются в слабом подобии улыбки.
Н.: «Именно».
О.: «И что, уже станцевала сегодня?»
Н.: «Конечно. Целое представление людям устроила».
О.: «Маленькая врунишка»
Да уж… Это мягко сказано, Остин, скорее я огромный кусок пропитанного ложью дерьма.
О.: «Но ты можешь без труда превратить свои слова в реальность».
Н.: «Что ты имеешь в виду?»
О.: «Станцуй».
Н.: «Ещё чего?!»
О.: «Станцуй».
Н.: «Даже не подумаю».
О.: «Не думай, а просто станцуй».
Н.: «Но я здесь одна».
О.: «Это проблема?»
Н.: «Как минимум странность».
О.: «В таком случае как прекрасно, что ты на всю голову повернутая;)))»
Я начинаю улыбаться чуть шире, понимая, что Остин прав: я, безусловно, со странностями, но тем не менее никогда не додумывалась танцевать в гордом одиночестве посреди улицы. Я осматриваюсь по сторонам, отмечая, что на набережной с приходом темноты быстро стало немноголюдно, но я все равно продолжаю считать это нелепой затеей и неуверенно мешкаю.
О.: «Давай же, малышка, смелее», — подначивает он, будто чувствует мои колебания даже на расстоянии.
О.: «Или ты совсем трусишкой стала?».
Я поджимаю губы, задумчиво хмурясь.
О.: «У маленькой Ники не хватает смелости? Теряешь хватку, Джеймс».
Приходит еще одна провокация через минуту моего молчания, и я сдаюсь.
Н.: «Кем-кем, а трусишкой я себя точно не считаю, Рид».
Отправляю сообщение, опускаю сумку на землю и прикрываю глаза, некоторое время внимательно прислушиваясь к телу. И когда оно начинает «говорить», уже через несколько движений мне становится совсем неважно, как выглядит это со стороны и что подумают люди. Так же как и полное отсутствие физических сил нисколько не мешает мне растворяться в танце, отключая голову и позволяя телу самому руководить процессом, подбирая необходимые движения, — сначала плавные, легкие, воздушные, будто играющие на тонких струнах моей души дивную мелодию оркестра, исполняющего сложную симфонию, что постепенно набирает темп, звучность и пылкость.
Я даже не задумываюсь над тем, как и что танцевать, тело само живёт своей жизнью, переплетая движения в импровизационные связки, создающие нечто поистине волшебное, что окутывает меня от корней волос до кончиков пальцев блаженной негой и наконец позволяет вышвырнуть из себя весь сгусток негативных чувств и эмоций.
Шаг, второй, «бросок», взмах рукой, поворот, а затем еще один и ещё… И так до тех пор, пока во мне исчезает всё плохое, гневное, до боли печальное, уступая место в сердце яркому, словно небесная звезда, светилу, впустив которое я начинаю улыбаться во весь рот. Нет… Не просто улыбаться. Я начинаю прерывисто хихикать, а уже через несколько секунд и вовсе смеяться во весь голос.
