— Остин… Я… Просто…
И тут передо мной стоит выбор — сказать, что поцелуй получился случайно из-за непреодолимого желания хоть немного утешить его, а может, даже попробовать притвориться, будто ему всё и вовсе показалось, или же… набраться наконец-таки храбрости, забить на весь хронический страх быть отвергнутой им и сделать редкое исключение, ответив ему честно.
И как думаете, какой вариант выбираю я?
Тихо втягивая ноздрями воздух, я опускаю трепещущие ресницы, крайне радуясь тому, что уже сижу на коленях, потому как на нервно дрожащих от внутренней паники ногах я бы точно устоять не смогла бы.
— Я захотела поцеловать тебя, Остин, и поцеловала, — подняв на него решительный взгляд, выдаю твёрдо, чётко, прямо возле его лица, так близко, чтобы моё признание точно добралось до его неясного сознания.
Поднимите руки, кто удивлён?
Честно: я — неимоверно, но ещё сильнее моего выбора — хоть раз не притворяться — удивляет его неразборчивый ответ:
— Нет… Ники… я не об этом, — заявляет Рид и больше ничего не объясняет.
«А о чём тогда?!» — недоумевая, хочу спросить я, но не получается: я утрачиваю способность разговаривать, когда мой влюблённо-напуганный мозг начинает завороженно следить за действиями Остина. В один момент он просто изучающе смотрит на меня, будто бы пытаясь решить в уме какую-то сложную задачу, а уже в следующий проводит пальцами линию от моих ключиц по шее вверх, на миг задерживаясь на подбородке.
— Нет… так опять ничего нет, — едва слышно о чём-то своём заключает он, вынуждая меня окончательно растеряться, но всё так же продолжать бездвижно сидеть и наслаждаться тем, как его рука проходится по моей щеке к губам, трепетно проводя по ним большим пальцем.
Такие простые касания. Невинные. Едва ощутимые. Но уже от них приятные мурашки атакуют всё моё тело, превращают сердечный ритм в хаотичный пляс и разбавляют кровоток сексуальным желанием. И я не могу от них отказаться. Нет во мне сил сделать это. Только не сейчас. Хотя бы раз. Хотя бы раз хочу их почувствовать.
— А если так? — вдруг спрашивает Остин, вновь словно обращаясь к самому себе, и тут же ошарашивает меня до полного помутнения: надавливает пальцем на мою нижнюю губу, заставляя рот приоткрыться, и уверенно вторгается в него языком, быстро встречаясь с моим онемелым, но не спешит, не напирает, не поглощает, как это делал… не важно… а будто бы познаёт нечто новое для себя.
Его губы такие нежные, что аж плакать хочется, а движения языка плавные, мерные, точно исследующие. Только я никак не могу понять — что именно он исследует? Меня? Себя? Свои ощущения? Не знаю. Да и какая разница? Сегодня ничего не имеет значения. Я просто закрываю глаза, решаясь прикоснуться к его слегка колючей щеке, и начинаю самозабвенно отвечать на его трепетные движения, мгновенно ощущая, будто умираю, отправляясь прямиком к вратам рая, где всецело отдаюсь удовольствию, о котором так долго и страстно мечтала.
— Да… Вот так… Чувствую, — и даже его неразборчивый шёпот растворяется ещё на полпути к сознанию — моя голова полностью отключается, а сердце, наоборот, набирает разгон, когда Остин одной рукой крепко обхватывает моё тело, а второй зарывается в волосы и, прижимая намертво к своему корпусу, сменяет нежный поцелуй на страстный, предоставляя мне долгожданный шанс наконец вволю познать его губы — горячие, сильные и умопомрачительно сладкие, даже невзирая на терпкий привкус алкоголя.
Я настолько утопаю в его прикосновениях, стараясь запомнить каждый малейший отклик на происходящее, что навязчивая мысль о том, что, вероятнее всего, Остин даже не понимает, с кем и что сейчас вытворяет, мгновенно уходит на второй план.
Сердцебиение на максимум, ощущения на пределе. Вокруг осколки, ночь, тишина, ни единого шороха. Только наши языки неистово сплетаются воедино. Он сжимает меня в клетке своих рук. И я проворно ныряю ладонями под его майку, начиная с упоением ощупывать напряжённые мышцы и покрытую испариной кожу спины.
Боже! Это, должно быть, мой сон! Долбаная нирвана! Эдем! Самая прекрасная и столь обманчивая сказка, которую я должна сейчас же прекратить, приструнить себя и остановить Остина, уложив пьяного друга спать, а не пользоваться его невменяемым состоянием прямо в комнате его умершей бабушки ради удовлетворения своих заоблачных желаний.
Мне необходимо отстраниться от него! Знаю, мать его, знаю! Но как это сделать, если его настойчивые прикосновения и поцелуи, которые я никогда больше не смогу ощутить, не прекращают вытеснять из головы весь здравый смысл?
Мне правда хочется поступить правильно, но, в конце-то концов, я же не железная — не могу я просто взять и не откликаться на это безрассудное искушение, осязая, как его пальцы довольно ловко забираются под полотенце и ласкающими движениями сминают мою попку, направляя горячий, волнительный наплыв к сердцевине бёдер, что вместо правильных, разумных действий провоцирует меня выпустить из горла блаженный стон.
— В тебе так много… — что-то блеет он, но я не разбираю слов. Слышу только его ответный стон — хриплый, гортанный, томный, кричащий о возросшем возбуждении в нём, что также наглядно подтверждает пробудившаяся в его штанах твёрдость, внушительный размер которой Остин позволяет мне оценить сполна, вдавливая меня в свой пах так, будто хочет пропустить меня сквозь своё тело.
А я погибаю, задыхаюсь, растворяюсь от того, как хочу и сквозь него, и на него, и под ним, да как угодно, но только если бы я знала, что это мощное желание в нём я вызываю в трезвом уме, а не когда он пребывает глубочайшем алкогольном трансе.
Как Остин вообще умудрился так возбудиться при его-то чрезмерном опьянении? Это вопрос крайне интересный, хочу я вам сказать, ведь он однозначно сейчас пьяный в дупель, потому как мне наверняка известно — Остин никогда бы не стал впиваться в губы своей маленькой сестры так, словно целую вечность ждал этого слияния, а руки его не скользили бы по моей оголённой спине и ягодицам с тем нетерпением и жаром, с каким он это делает сейчас, нисколько не смущаясь фактом, что повязанное вокруг меня полотенце упало к бёдрам вниз, полностью оголив меня по пояс.
Но этот неловкий момент изрядно смущает меня и также весьма неплохо помогает наконец попытаться вынырнуть из любовного омута раньше, чем успею потонуть в нём окончательно.
— Остин… подожди… — до конца не понимаю, где нахожу силы оторваться от его губ, но я всё-таки делаю это, в то время как телом, наоборот, ещё крепче прилипаю к нему в попытке прикрыть наготу.
— Чего подождать? — Он сканирует мои глаза пытливым, мутным взором, в котором я внезапно отмечаю обескураживающую метаморфозу — доселе горящие в нём злость, ненависть, печаль и глубочайшее чувство вины растворились в чём-то настолько мощном и желанном для меня, что я вконец перестаю соображать и верить в реальность происходящего. Да и как тут поверить и вообще пытаться о чём-то размышлять, когда наши лица близко-близко, кончики носов соединены, а вместо языков теперь в поцелуе сливаются наши тяжёлые, рваные выдохи?
