— Что? — это как будто не я спрашиваю, а хилый старик на предсмертном одре.
— Ты меня плохо расслышал?
— Расслышал хорошо, но…
— Это правда, Остин! Я влюбилась, как глупая дурочка, в первые же секунды, как увидела его, и долгие годы молчала об этом, лишь потому что знала — он никогда не посмотрит на меня так, как я того желаю.
— Что ты такое го…
— Хотел правды, Остин? Так теперь заткнись и получай её! — с неприкрытой злостью перебивает она, вдавливая ладонь мне в грудь ещё сильнее. — Я всегда его любила, но с самого начала знала, что Марк никогда не ответит мне взаимностью, поэтому вместо честного признания в своих чувствах, мне было легче быть с ним той, кого он видел во мне с первого дня нашего знакомства — буйной пацанкой, которая только и умеет, что драться да попадать в неприятности. И раз даже ты — человек, который, полагает, что знает меня от «А до Я» — ничего не заподозрил, смею с уверенностью заявить, что с этой ролью я справилась на ура. Не стану отрицать: вначале было невыносимо, но, как говорится, человек ко всему привыкает, и я тоже сумела — я вжилась в эту роль маленькой, буйной девочки, что привыкла постоянно видеть его в компании разных девушек и, не показывая виду, умирать от ревности, привыкла во время наших встреч не выдавать желания прикоснуться к нему, как мне того хочется, привыкла ругаться с ним по пустякам, а внутри справляться с необходимостью прижаться к нему кожа к коже и зацеловать до потери сознания… И даже к мысли, что он никогда не воспримет меня как любимую женщину, я тоже привыкла, а когда узнала, что они с Эми начали встречаться, лишь еще сильнее убедилась в этом. Осознавать, что в его жизни появилась по-настоящему важная для него девушка было особенно больно, но и с этой болью я тоже справилась. По крайней мере, я так думала до момента, когда налетела на него с поцелуем прямо у всех на виду, даже наплевав на то, что предаю лучшую подругу. Но я не знаю, что на меня нашло. И как это объяснить. Помутнение какое-то. Неконтролируемый порыв. Желание хоть раз в жизни поцеловать его, что я и сделала, позабыв обо всем на свете. Ну а Марк не был бы Марком, если бы не ответил девушке, которая сама на него вешается. Тем более сейчас, когда я избавилась от своего невзрачного тряпья и стала выглядеть чуть более соответствующе его критериям. Тот поцелуй, что ты случайно увидел, был ничем иным, как моей маленькой мечтой и в то же время ошибкой, о которой я пожалела сразу же, как совершила. Между нами с Марком ничего нет и быть не может. Никогда. Он меня не любит. И он сам это подтвердил вчера, когда я во всём ему наконец призналась. Мы всё обсудили, обнялись и по-хорошему разошлись. Вот и вся правда, Остин, другой у меня нет, и если ты мне всё ещё не веришь… Что ж… Не верь. Это твоё право. Мне сказать больше нечего, — заканчивает она дрожащим, проникающим до самого нутра голосом. Но вовсе не он разом уничтожает во мне любые подозрения, заставляя безоговорочно поверить ей. И даже не появление логичного объяснения тому, почему Ники так бурно реагировала на связь Эми с Марком, а бушующий шторм эмоций в родных синих глазах, который Николина еще никогда мне не проявляла.
Такое не подделать. Не выдумать. Не сыграть. Она в самом деле говорит мне правду. Она любит, да так мощно, как далеко не каждый смог бы любить, никогда не получая взаимности. И я, правда, думал, что за долгие годы нашей с Ники дружбы я слышал все тональности её печали, когда она говорила о своих непростых отношениях с мамой. Но от той незнакомой мне боли, тоски и беспросветного отчаянья, прозвучавших сейчас в каждом её искреннем слове, мой главный жизненный орган превращается в камень, неспособный качать по жилам кровь.
Вот тот сдавливающий грудь, сотрясающий душу и удушающий горло спазм, что я испытывал, когда наблюдал за их поцелуем, моя маленькая девочка ощущала каждый раз, когда видела Марка с другими?
Как ей это удавалось? Как можно было годами выдерживать подобное и не тронуться умом от ревности и душевных страданий? Как?!
А как я мог не замечать это в ней раньше? Как не мог понять, что Николина день за днём скрывает в себе такие мощные чувства? Что я за слепец такой? Без своей сверхъестественной эмпатии, что ли, совсем в человеческих эмоциях разобраться не способен? По всей видимости, так оно и есть — я вопиющая бездарность в этом плане, раз не мог разглядеть в ней этот полный безответной любви взгляд, который сейчас по одной простой причине заживо препарирует меня — он предназначен не мне, а другому. И вдобавок ко всему, моему лучшему другу.
Круто! Потрясающе! Великолепно!
Я определённо смачно налажал в прошлой жизни, раз в этой приходится расплачиваться за свои грехи потерей всех женщин, что дороги мне.
Лара ушла.
Бабушка умерла.
А Николина любит другого.
Тройное комбо, реальность которого принимать нестерпимо больно. Адски. Жутко. Зверски. Как мучаться от самого дичайшего похмелья, помноженного на сотни травм, что я получал в течении всей жизни, отчего второй раз за сегодняшний день, откровенно говоря, мне хочется сдохнуть.
Но подыхать я позволю себе чуть позже, а сейчас я должен сделать всё возможное, лишь бы стереть с её лица эту душераздирающую боль.
— Почему ты не рассказала мне об этом раньше? — накрываю её ладонь, плотно прижатую к моей груди, своей рукой, в уме заведомо предугадывая её ответ: «Как всегда, не хотела грузить своими переживаниями и решила справляться со всем в одиночку».
В этом вся Николина Джеймс, чёрт её дери!
— Да и ты же его лучший друг. Как я могла тебе что-то говорить о своих неразделенных чувствах? — она смущенно опускает ресницы, но я тут же прикасаюсь к её щеке, возвращая синий взгляд себе обратно.
— Я и твой лучший друг тоже, и лишь поэтому ты должна была мне рассказать.
— Да… наверное… но…
— Нет, никаких «но» и «наверное», Ники. Просто послушай меня сейчас и запомни раз и навсегда, — нежно вожу пальцем по тыльной стороне её ладони, второй рукой — также по щеке. — Ты можешь говорить мне всё, что угодно. Всё! Я хочу знать о каждом важном чувстве и любой незначительной мелочи, что творится в твоей дурной голове, понимаешь? Для меня всё это важно. Очень. И даже в мыслях не смей допускать вероятности, что я буду осуждать тебя или осмеивать. Никогда такого не будет. Я всегда тебя пойму и поддержу. Если бы я знал о твоих чувствах к Марку, я бы…
— И чтобы ты сделал? — Ники перебивает меня горькой усмешкой. — Заставить любить невозможно, Остин, поэтому даже такой супергерой, как ты в этом деле мне помочь не смог бы.
— Да, это так, но я не позволил бы тебе справляться с этим одной. И ты можешь сколько угодно фыркать и закатывать глаза из-за моей чрезмерной опеки, мне совершенно параллельно. Ты — моя семья, и я буду о тебе заботиться, хочешь ты того или нет — сейчас, завтра, через год, через десять и даже, когда ты будешь ворчливой, немощной старушкой — я все равно буду помогать тебе добираться до ближайшей скамейки или вставлять зубные протезы в рот, — с её прекрасных губ срывается смешок, что пролетает счастьем по моим венам. — Вот так… Ты всегда должна улыбаться, Ники. Тебе это очень идет. И когда ты счастлива, я хочу присоединиться к твоему счастью. Но если тебе больно, ты не должна молчать и всё держать в себе. Всегда говори мне, и я обязательно разделю твою боль вместе с тобой, уничтожу все причины твоих тревог и разберусь с каждым, кто хоть немного посмеет тебя обидеть. Неважно как и неважно, что для этого потребуется. Я просто это сделаю. Единственное, что нужно от тебя — это сказать мне об этом, — её улыбка заметно тускнеет, что лишь сильнее подогревает мои подозрения, что Марк — далеко не главная причина её странного поведения.
