— Чёрт! — Остин то ли шипит, то ли рычит, порывисто схватывая меня за волосы, когда я наконец растягиваю молнию и накрываю его член ладонью сквозь ткань боксёров.
Сколько раз я мечтала его потрогать? Обнять рукой и доставить удовольствие? Взять в рот и довести до предела?
Сто? Тысячу? Миллион? Или больше?
Не знаю, но сейчас я хочу сделать с ним всё.
Резко приспустив джинсы Остина, я освобождаю его член из-под хлопковой ткани и с ликованием, расползающимся мелкой дрожью по телу, заключаю его в крепкий захват своей ладони. И казалось бы — у меня между ног и так уже давно всё мокро и готово для него, однако настоящий потоп там наступает в момент, когда я начинаю преодолевать медленный путь от основания наверх и обратно.
— Бля*ь, Ники! — ругается Остин, из-под опущенных ресниц наблюдая за моими нежными манипуляциями, звуками своих гортанных стонов покрывая мою кожу волнами покалывающих мурашек.
Вокруг и так темно, а у меня в глазах темнеет ещё сильнее от неверия, что я в самом деле держу его в своей ладони, массирую, скольжу, изучаю текстуру, большим пальцем вырисовываю восьмёрку на головке, пьянея от небывалого восторга.
Как вы уже сами знаете: благодаря моей работе, даже не имея за плечами сексуального опыта, мне есть с чем сравнивать — мужских достоинств повидала немало, и потому могу с уверенностью сказать, что член Остина — настоящее произведение искусства, и он ничуть не уступает идеальному по всем параметрам члену Ад…
СТОП! А ну прекратила! О чём ты думаешь, Николь? Сейчас не время для мыслей о нём и каких-либо сравнений. Сейчас время только для тебя и Остина.
Сегодня наша ночь. Сегодня Остин — мой. Мой, мать его. И я никому и ничему не позволю испортить мне процесс познавания его мужского начала, пульсирующего похотью от моих интенсивных, жадных движений: он такой горячий, твёрдый, длинный, набухший от жажды, с бархатной, пухлой головкой, на конце которой блестит вязкая капля смазки.
Слизнуть. Попробовать. Проглотить его вкус.
Три желания начисто выбивают все остальные. У меня аж губы щекочет и рот наполняется обильной слюной от острой необходимости сейчас же вобрать его в себя целиком. Но только я намереваюсь это сделать, как Остин с хриплым рыком неожиданно отцепляет меня от себя.
— Я что-то сделала не так? — жалобно всхлипываю и тут же перехожу на блаженное мычание, когда Рид, полностью опрокинув меня спиной на капот, мощно придавливает горячим, взмокшим телом.
— Нет, Ники, всё так… Всё слишком так, — его пламенный шёпот возле моих губ вместе с крепкой грудью, дразняще потирающейся об мои чувствительные вершинки, буквально заставляют задыхаться от желания.
— Тогда почему?.. Я хочу попробовать… — моя фраза остаётся незаконченной, потому как перед взором начинает клубиться туман, а слова все напрочь вылетают из сознания, когда я ощущаю его охренительную твёрдость, упирающуюся в середину моих широко расставленных ног.
— Знала бы ты, как я этого хочу, но, боюсь, если ты сейчас начнёшь пробовать что-то ещё, на этом мы и закончим, — сдавленно усмехается он, всасывая губами мочку моего уха. — Ты меня ещё своими танцами до болезненного стояка довела, а сейчас ты… совсем невероятная. — Прижимается лицом к моей шее, полной грудью вдыхает в себя запах разгорячённой кожи. — Такая чувственная… отзывчивая… голодная… И совсем не похожая на неопытную девственницу. — Дразняще толкается в меня, скользя головкой по влажным, изнывающим от нетерпения складочкам, вызывая из самых недр души очередной сладкий стон. — Чёрт… а как ты стонешь, Ники… Я вообще не понимаю, как ещё держусь. Мне хочется тебя нещадно оттрахать уже прямо сейчас.
— Так не держись… Не держись… Оттрахай! Я тоже этого хочу. Уже давно хочу… Умру, если не сделаешь это, — сбивчиво произношу я, заставляя Остина хрипло рассмеяться. То ли от моей истошной мольбы, то ли из-за моих беглых касаний его скул, губ, подбородка и шеи, будто я всё ещё опасаюсь, что он просто мираж.
— Умирать не надо, малышка. У меня на тебя ещё очень много планов, и «трахнуть» определённо стоит в приоритете, но перед этим я хочу сделать кое-что другое, — каждое его вкрадчивое слово обволакивает сладким, тягучим мёдом мой самый важный орган, что скачет в груди радостным галопом, окончательно опустошая мой потаённый ящик от любых сокровенных тайн.
— Ты можешь делать со мной всё что хочешь, Остин. Я — твоя. И душой и телом. Всегда была, есть и буду. Несмотря ни на что. Запомни это, — выпускаю ему в губы самое честное признание, в которое поистине верю, как ни во что другое в своей жизни.
Остин на миг застывает, стирая со своего лица все намёки на обаятельную улыбку, лишь в глазах загорается первобытное, яркое пламя, в котором качается моё отражение.
В нём я красива, особенна, уникальна.
Та самая.
Его малышка, что не хочет больше, чтобы он её оберегал. Она хочет исключительно его взаимности, от которой внутри всё расцветает благоговейным трепетом. И Остин отвечает ей, но без помощи слов, а, точно одержимый, начинает хаотично и жадно ощупывать требующее его ласки тело.
Моё платье бесстыдно собирается на талии, что позволяет ему без помех огладить ладонями ягодицы, кусая и лаская шею, стремительно перебираясь к налитым, отяжелевшим полушариям с заострившимся сосками, мгновенно оказывающимся в плену мужского рта. Я прогибаюсь навстречу ему, вонзаюсь ногтями в его плечи, почти вскрикивая от неописуемого блаженства, током пробивающего каждую клеточку тела.
Остин верно сказал — это слишком. Невыносимо. Остро. Смертельно приятно ощущать, как он ласкает, смакует мою кожу, рычит и хрипло стонет, причиняя моим затвердевшим камушкам сладкую боль. Как опускается ниже, целует живот и, слегка мазнув кончиком языка по ложбинке пупка, сразу же двигается дальше.
— Ммм, какая ты мокрая, — восторженным шёпотом констатирует Остин и припадает губами к болезненно набухшему комочку, вырывая из меня несдерживаемый, изумлённый стон — так ко мне там ещё никто не прикасался. Даже тот-о-ком-нельзя-вспоминать полноценно до этого дела не добрался, от чего совершенно новые ощущения от искусных скольжений горячего языка моментально превращают меня в растёкшуюся на капоте лужицу. А когда Остин к языку добавляет ещё и палец, я буквально выть на луну начинаю, как одичавшая волчица, от небывало сладкого кайфа.
— Боже… Такая маленькая, — невнятно блеет он, явно подразумевая не меня, а то влажное углубление, в которое врывается его палец с похотливым, хлюпающим звуком, что лишь сильнее заводит.
Меня бросает в жар, глаза закатываются от удовольствия. Хочется кричать, визжать, пищать, сообщая всему миру о том, как прекрасна каждая секунда его вторжений, пока я, прогибаясь в пояснице, подмахиваю бёдрами навстречу его рту. Совсем скоро становится до невозможности приятно, и увеличившееся количество влаги между моих ног тут же выдаёт этот факт Остину, побуждая его аккуратно ввести меня ещё один палец, вмиг переключая мой вой на протяжный стонокрик.
