Глаза Съера, до этого смеющиеся и довольные, вмиг сужаются, и темнеют до почти черного. Я очень стараюсь не подавать виду – но сама внутри пугаюсь, так как уже знаю, что вот так он злится крайне редко.
О Прародительница, он что, теперь потребует извинений за то, что я попросила его отвернуться?!
– Еще раз, ведьма.
Я сглатываю, и снова обхватываю себя за плечи – я, черт возьми, все еще тут в полотенце на голое тело! Хотя, кажется, кроме меня это никого не волнует…
– Черт, Серый, просто разверни свою шею на сто восемьдесят градусов назад, желательно, со всем остальным телом!
– Я не об этом, ведьма. Где связь между моим перекошенным лицом и твоей способностью оказываться передо мной без одежды?
Мне нужно несколько секунд, чтобы до конца понять его слова, и от этого покраснеть еще больше. А от прожигающего взгляда смутиться и самой отвернуть голову в надежде не отвечать на вопрос.
– Санти.
– Сам знаешь!
Он обхватывает мой подбородок – и я понимаю, что мы уже просто в полушаге друг от друга. Но сейчас это не заигрывания или дразнилки – Виктор тяжело смотрит на меня, разворачивая к себе лицом, и впиваясь взглядом в глаза.
– Нет, черт возьми, не знаю. Понятия не имею. Скажи!
Я слегка дрожу от странного смущения и страха произносить все это, потому что кожей чувствую – такое не понравится оборотню. Но ведь это правда! Или произносить подобное вслух не принято? Покрепче стискивая у груди полотенце, я набираю в легкие воздуха, и решаю продолжить, раз уж ему Съеру так того хочется.
– А какая еще тебе нужна связь, Серый? Да у тебя все на лице было написано при одном воспоминании о том, что я валялась там голой! Ума не приложу, что так тебя поразило – но, конечно, до ваших идеальных самок мне далеко! Но все равно, это не дает тебе право пялиться, и уж тем более затем с отвращением вспоминать, что…
– О Луна, просто заткни свой рот, женщина!
Я лишь на секунду послушно замираю – а затем обрушиваюсь на него с новой волной возмущения, даже не пытаясь разобраться, почему он так потрясен.
– Не смей меня затыкать, волчара! Я тебе не послушная кукла, чтоб пялиться и трогать, когда вздумается, и затем выключать звук при малейшем…
Он даже не пытается вставить слово в этот монолог, просто тяжело вздыхает, чуть усмехается – и одним движением соединяет наши губы, просто накрывая мой рот, глуша еще пару лестных фраз о своей персоне, и просто целуя, одновременно прижимая к себе за талию.
Мамочки…
Мамочки и Прародительница, что он творит!..
Мы целовались раньше. И даже – ну что скрывать! – не всегда я сильно сопротивлялась этому.
А еще пару раз, сильно за полночь, под одеялом и совершенно тайно вспоминала эти самые поцелуи, находя их… Приятными физически для моего тела.
Но никогда еще я не ощущала ласкающий язык Виктора так ярко, а мои руки сами собой не обхватывали его плечи – чтоб притянуть сильнее, уйти в его нежность, и будто раствориться в ней, чтобы вместе раскалить до небывалого влечения…
Может, это оттого, сколько переживаний было сегодня, а Съер – это сила и уверенность в чистом виде? Да, точно, мне просто нужна подпитка – и я нахожу ее в оборотне, что так нежно ласкает спину, лишь изредка обжигая пальцами голые плечи.
Или, возможно, это оттого, что мы наедине тесной ванной комнаты, а на мне почти нет одежды – оттого наши прикосновения и поцелуй в десять раз острее – и я даже поджимаю кончики пальцев на ногах от удовольствия, не желая прекращать наши движения губ, эту яркую, нужную близость и свои легкие постанывания между поцелуями – мне точно будет за это стыдно.
Но ведь не сейчас, верно?
Сейчас есть лишь его губы, руки, дышащее страстью сильное тело – и тысяча причин, почему я поддаюсь нашей близости.
И ни одна из них мне не нужна.
Глава 36
Виктор
Тяжело дыша, и ни на секунду не прерывая поцелуй, я подхватываю ведьму за талию, отрывая от пола, и вот так несу в комнату.
Да, неудобно.
Да, возможно, стоило бы прерваться, и дойти нормально, не испытывая судьбу и не туго завязанное полотенце.
Но черт подери, впервые за все время Сантарра целовалась со мной так. И вот ради такой сногсшибательной отдачи, легких полувыдохов-стонов и ее чуть царапающих пальцев я почти наощупь добредаю до хиленькой кровати, как вдруг вспоминаю нечто важное.
Это ненормальная ведь думает черти что в своей голове.
В своей прехорошенькой, но такой чудовищно неправильно установленной головушке, что я просто обязан там кое-что прояснить.
И для этого мне придется от нее оторваться.
Как раз в этот момент Санти особенно чувственно прижимается своим телом к моему – и я взываю ко всем силам Луны, дабы не закинуть худенькое тельце на кровать, позабыв обо всех головняках до завтра.
Но не могу.
Вот, правда, не могу допустить мысли, чтоб эта девушка считала… Ох, даже думать об этом не хочу!
Я с почти физической болью отрываюсь от сладких губ, чтобы заглянуть в затуманенные глаза, обхватить горячие щеки ладонями, и прошептать в полупьяное лицо своей недоволчицы:
– Ты очень красивая.
Фух. Выдохнул. А теперь можно и продолжить…
– Ты правда так считаешь?
О Пресвятая…
У меня есть шанс сейчас просто впиться в ее рот, языком и руками заставив позабыть обо всем на свете. Вот прямо сейчас, сию секунду, пока с Санти еще не схлынуло возбуждение, а наши тела близко и как будто сами собой тянутся друг к другу.
Но я смотрю в голубые, с каждой долей секунды проясняющиеся глаза – и сознательно, хоть и с мучением, не делаю всего этого.
– Почему ты сомневаешься?
Она хлопает ресницами, возвращая себе остатки рассудка, и я отметаю мысли о том, что «сам дурак и шанс упущен».
Не буду я укладывать в постель девушку, которая считает, словно меня передергивает от ее тела! Тем более если это совсем, вот совершенно не так…
