– Вот, кстати, о твоих бесценных советах я и хотела поговорить. – Ухватила его за руку. – Сам понимаешь, личное в присутствии посторонних не обсудишь.
Стас кивнул и шутовски склонил голову перед Вестой:
– У нас там личный Денис. Клянусь последним буклетом, что мы не будем планировать очередную диверсию.
Вообще-то, я как раз и собиралась продумать следующий шаг, просто хотела скинуть карьеристский балласт. Но когда мы пришли в кафе недалеко от офисного здания, я решила не менять тему, а развить ее – и внимательно посмотреть на его реакцию:
– Поблагодарить тебя хотела за помощь. С Денисом все сработало!
– Так быстро? – Стас даже о сэндвиче забыл.
– Ты как будто удивлен. Поздравляю, твой тренинг эффективен. Я так ловко переключила разговор, что сама не заметила, как он уже меня на свидание зовет.
Я пыталась уловить в его глазах досаду, ведь она обязана была промелькнуть хоть на секунду. Но Стас опустил взгляд и вновь принялся за еду. Мне реакции не хватило, потому я продолжила:
– Он, оказывается, умеет говорить не только о спорте – кто бы мог подумать? Интересный и разносторонний человек! Но мне теперь дальнейшие ходы знать надо. Во что мне нарядиться – свободный джинсовый расслабон или стильное кокетство с короткой юбкой?
– Да хоть в тулупе иди, мне-то какая разница?
Сделала вид, что не замечаю его отстраннености:
– Понятно, спасибо! А как ты думаешь, любовный гуру, целоваться на первом свидании – нормально или признак легкомысленности?
– Признак, конечно, неужели и этого не знаешь? Если девушка целуется с парнем в первые двенадцать свиданий, то он ее всерьез воспринимать не будет.
– Шутишь? А я вот, наоборот, считаю, что не мешает показать ему и свои чувства…
– Плакат напиши: «Денис Дзюдоистович, я ваша навеки». И чувства покажешь, и целоваться с кем попало не придется.
– Ты как-то нервно ответил, – протянула я. – Тебе не нравятся мои успехи?
Стас тряхнул головой, но через секунду посмотрел на меня решительно, без грамма ожидаемой нервозности.
– Нет, я просто о суде думаю. Как жаль, что мы стратегию Жильцова так поздно раскусили. Теперь отец может выбирать лишь между степенями вляпанности в конфликт… Ну неужели нельзя просто отозвать иск? Отделались бы наименьшими потерями.
Я вздохнула, мгновенно переключаясь:
– Или этим открыли бы, что разгадали план. Может, Борис Игнатьевич хочет пока это как-нибудь использовать? Ему Жильцова на чем-то подловить теперь нужно, как тот нас подловил, иначе мы в любом случае останемся в проигрыше. Я полночи не спала, все придумывала, как Настю подставить – ну нельзя же позволить ей легко уйти. Теперь я с тобой согласна, что увольнения как-то слишком мало. Она ведь своих предала – людей, которые ей доверяли и ее ценили. И за что? За какую-то краткосрочную прибыль? Что-то же в человеке должно быть выше денежного профита, что-то же должно быть важнее! И пусть ей повышение не светило – мне оно теперь тоже не светит, как и многим другим отличным специалистам. Но это ведь не повод хватать ножи и втыкать их в спины друзей!
Стас ответил легко, будто сам моего негодования не разделял:
– Я нить потерял, ты сейчас про Настю или про свою мать?
Уел. Продолжать в этом направлении расхотелось. Пришлось молча есть. Весь коллектив фирмы ждал предстоящего суда как полного торжества наших интересов, но мы, посвященные, хотели бы оттянуть этот момент – ведь с него настоящие проблемы и начнутся. В конце ужина я все-таки выдала свои тревоги:
– Самое сложное – не знать, что делать.
– Нет, Полин. Самое сложное – знать, что ничего не надо делать. И как-нибудь с этим смириться.
Показалось, что он говорит вовсе не о проблемах фирмы, потому я уточнила еле слышно:
– Ты смирился?
– Вряд ли. Надо терпеть, пока хватает сил.
– А потом что?
– Крушить. Крушишь и снова терпишь, пока хватает сил.
Душа привычно сжалась, но оттуда, изнутри жалобно просила еще ответов.
– Что крушить, Стас?
Он изменил выражение лица, натянуто рассмеялся и изобразил расслабленность.
– Вчера Олег разбил японский сервиз. Он только в офисе само хладнокровие, а дома иногда срывается. Ему сейчас не легче, чем отцу, – он болеет семейным делом, он много учился для того, чтобы когда-то возглавить компанию, и Жильцов даже его доконал. Вот так и настроился: в офисе изображает незыблемость, не допускает признаков паники, а дома иногда молотит посуду.
– Так давай бить посуду! – неожиданно для самой себя предложила я. – Давай! Если необходимое бездействие можно пережить за счет пары старых тарелок, то и черт с ними!
– Ну… японский сервиз был скорее не старым, а старинным, – заметил Стас.
Но мне уже было понятно, что надо прибегать к экстренным мерам – если уж непроницаемый Олег срывается, то Стасу давно пора. Сорваться контролируемо, выпустить эту ярость, превратить свое смирение в оглушающий грохот, разрушить хоть что-нибудь и прекратить разрушать себя. Мне подобное тоже было отчасти нужно, но не так сильно, как ему. И я загоралась с каждым произносимым словом:
– У меня найдется пара тарелок китайского производства, совсем даже не старинных. Но этого мало. Сегодня после работы едем на городскую свалку. У тебя есть бита, Стас? Так обзаведись битой – давно пора. Будем колотить старые кинескопы, гнуть ржавые чайники и разносить все, что бьется. А что горит – сожжем к едрене фене. Хотя зачем ждать вечера? Ты у нас начальственный сынок – так позвони Евгению Михайловичу, скажи, что мы, избалованные мажоры, сейчас изволим крушить, а работу закончим вечером!
От пламенной тирады Стас немного ошалел:
– Что-то ты совсем разошлась…
– Едем, едем, Стас! Твой брат, как всегда, остается гением.
На свалке воняло, но это только добавляло атмосферы. Нужна истерика, срыв границ, чтобы внутри никакого негатива не осталось. Мы разносили палками все, что подворачивалось под руку, а потом и вовсе расчистили себе кружок, тащили туда старые телевизоры и разбивали их. И расходились, распоясывались не сразу, а какими-то рывками энергии к горлу.
– Бесит Жильцов! – орала я. – Гнида решил, что может подмять под себя наш рынок, но он обломается!
– Мы этой твари еще устроим! – Стас невольно заражался и подхватывал ту же громкость. – Всем тварям устроим!
– И пусть начальницей становится Веста, хлебать ее через ногу! Веста хотя бы предана нашему общему делу! Среди всех крыс я предпочту свою крысу!
– В задницу Весту, в задницу Жильцова, в задницу Настю! – у Стаса уже почти голос срывался, и это звучало хорошо – искренне, открыто, как никогда я от него не слышала. – В задницу все Швейцарии! В задницу медклиники, которые не выдают дипломы! В задницу всех знакомых, которые спрашивают про дипломы! В задницу секции дзюдо! В задницу Дениса!
