Перебор. Особенно со смехом – этой неестественностью. Ничего, гадюки, не боятся. Я им кто? Сиротка из пригорода или Марта Акимова? Неужели они думают, что я изменилась настолько, что не раскатаю их ровным слоем по всей Москве? Едва заметно прищурилась – смех тут же стих, будто его заглушкой заткнули. И Камилла сообразила первой:
– Ой… Мы что-то не то сказали? Поздравить же хотели… подругу… лучшую…
– Что происходит? – всё же подал голос и Юра.
И Юлиана запричитала, изображая полуобморок:
– Так ты не знал?! Не знал про нашу Марточку?! И про папу ее?.. Да как такое возможно? Об этом же все знают! Ой… кажется, мы… лишнего…
Напрасно меня Игорь расхваливал, особенно неверным было указание на умение бороться с эмоциями. Оказывается, изображать кого-то можно очень долго, но в самый стрессовый момент на первый план выползает истинная натура. Я с тем же прищуром медленно растянула губы, а голос мой прозвучал почти забытым металлом по стеклу:
– Девочки, подружки мои дорогие, чтобы сегодня же забрали документы из института и больше не попадались мне на глаза. Закончите где-нибудь в другом месте – благо столица резиновая. Еще раз увижу – и начну с того, что уже во вторник ваши семьи не получат приглашения на выставку, – я повернулась к Камилле, которую считала более сообразительной, и добавила для нее: – А на презентацию твоей матери я приду в том же платье от Гуччи, которое купила она. Ты бы ей передала, что хвастаться такой мелочью в фонде – пошлость. Но я использую ее болтливость, она даже на сцену выйти не осмелится. И это будет только начало, – по двум парам глаз я видела, что до них всё дошло, а озвученное – только мелкие детали из всего арсенала, на который я способна. Потому просто закончила: – Испаритесь.
Акимовская магия – испарились за полсекунды, даже следа от телепорта не оставили. Перевела взгляд на Юру – он отшатнулся. Не улыбался и выглядел спокойным, да и заговорил ровным тоном:
– Ничего себе, какое изменение. Ни разу не видел, как жутко Золушки обращаются в принцесс.
Я взяла себя в руки и вспомнила о том, что собиралась говорить. Попыталась изменить выражение лица на привычное ему, но он в ответ не улыбнулся.
– Юра, я как раз сегодня собиралась тебе обо всем рассказать…
– О том, что врала? – он перебил.
– Врала, – я пока не теряла самообладания. – А разве ты не врал? Или будешь притворяться, что на самом деле не богат?
– Я – нет. Мои родители богаты, – он говорил как-то слишком спокойно, лучше бы разозлился. – А о себе я не врал – у меня нет ничего, поскольку я ничего не заработал. Похоже, в твоем случае ситуация совсем иная.
– И что? – я сделала к нему шаг. – Это отменяет остальное? Да, был обман. Да, мы оба притворялись, но уж точно не в том, что происходило между нами. Юра, не делай, пожалуйста, вид, что этот обман портит всё остальное.
– Не он, – он опустил голову, уставился в пол. Я ощущала кожей его злость и даже восхищалась, с каким успехом он ее сдерживал. – Хотя… черт, мне же Ульяна почти открытым текстом… Но я тогда решил, что даже если я о тебе многого не знаю, так со временем разберемся. Это перестало иметь значение.
– Тогда нам надо спокойно всё обсудить и закрыть пробелы, – я немного расслабилась.
– Что там было про хот-доги? – он начал хмуриться. – Это не про тот день, когда ты ко мне подошла?
– О, очень забавная история! Пойдем в кафе, там расскажу.
– Не сейчас, – он отступил. – Надо подумать. Кажется, я о тебе вообще ничего не знал – о самой тебе, а не о твоей жизни. Я влюбился… но в какого-то принципиально другого человека. Тут видишь ли, какое дело, я журналистику бросать не намерен, тянусь к простой и понятной жизни. Все отели Невских в будущем могут приносить мне доход, но управлять ими я не стану. Как не стану возражать, если родители решат передать их кому-то более достойному. Но ты… А твой отец, похоже, в деле? Ничего себе махинация. Даже красиво. Вот только я в эту красивую картинку со своим путем никак не вписываюсь. Придется расстроить папочку – объяснить ему, что никакого объединения капиталов не будет, потому что нет у меня капиталов. Обнимитесь, семейка махинаторов, и поищите другую кандидатуру.
– Да не нужны мне твои деньги, – мой голос стал суше папиросной бумаги. – У меня их будет столько, что я и журналиста прокормлю.
– О-о! Трансформация принцессы в стерву? Еще страшнее.
Я застыла – прозвучало приговором. Меня раздавило до невозможности сформулировать еще доводы, но начала одолевать ярость – мы оба обманывали друг друга, оба! Зачем теперь из этого делать катастрофу? Неожиданно на помощь пришла Настя, которая все это время наблюдала со стороны:
– Юра, ну ты зря так, серьезно. Марточка наша, конечно, не подарок, но не настолько же, чтобы прямо к месту ее гвоздить.
Он вспомнил о ней и глянул больными глазами:
– Подождите… а квартира? Вот я лопух, откуда в Москве такие цены на аренду? Вы меня на содержании держали? По-вашему, так и надо было поступать, чтобы человеку добавить самоуважения?
– Не мы, она, – Настя сбилась с первоначальной настройки, но быстро одумалась и затараторила громче: – Это же был временный тактический ход! Помощь, в смысле! Гордость ему уязвили, надо же! Не будь кретином, Юра! Оцени хотя бы, как породистая кобыла, до сих пор знающая только иноходь, превратилась в почти человека. Ради тебя!
– Ради меня? Щенков в приютах забирать, в кафе посуду мыть? А я просил?
Настя меня защищала. Но противно было от того, что вообще возникла необходимость меня защищать. Почему Юра смотрит на меня, как на чужую? Ведь мы с ним вместе, столько недель, рука об руку… дверями в старой усадьбе скрипели. Мы столько нежности и страсти разделили, мы обсуждали такие вопросы, которые ни с кем и в голову не приходило обсуждать. И это не имеет никакого значения? Но я не романтическая дурочка, которая от влюбленности забывает свое имя, я – это я. Вот такая, со всеми моими достоинствами и недостатками, заслуживающая хотя бы разговора по душам. Но если кто-то считает иначе – не мои проблемы.
Юра развернулся, но Настя ухватила его за руку, пытаясь остановить. Я отрезала – единственное, чего теперь хотелось: вычеркнуть эту сцену и последние несколько месяцев из своей биографии:
– Не надо, Настя, не держи. Пусть уходит. Да, Юра, заодно и знай, что тебя считают талантливым журналистом, но у тебя нет ни опыта, ни образования. Редакция не заказывала бы тебе столько статей, если бы на них сверху не надавили. Не благодари. В Москве выживают только акулы, и ты случайно попал мне под плавник.
Он сильно изменился в лице, но уже ничего не сказал. Ушел решительно, не желая больше ни одной минуты проводить в моем обществе. Я выпрямила спину, подняла подбородок. Ничего, переживу. Пусть катится на свое море, чтобы и его я в своем городе больше не видела. Пусть все катятся. Переживу.
О том, что чувствовала, рассказала только Мотьке. Вот уж кто любит меня в любых проявлениях. Он оказался лучшим собеседником из всех, с кем приходилось в жизни общаться, – монотонно поскуливал и тыкался носом мне в мокрые щеки.
