– К разговору о людях, которым мы доверяем…
– Об Эдуардо я ничего не слышал. Насколько мне известно, он более или менее в порядке. Кеннеди продолжает вести переговоры о его освобождении в числе других участников той операции.
– Это длится уже целую вечность.
Эдуардо и другие пленные провели в тюрьме почти восемнадцать месяцев.
– Дипломатия работает небыстро. Вот почему я предпочитаю свои методы.
Сейчас я готова разделить предпочтения Дуайера.
– Так вы пойдете сегодня на эту вечеринку? – спрашивает он.
– Разумеется.
* * *
Одеваясь, я не знаю, смеяться мне или смущаться оттого, что платье выбирал для меня Дуайер. Оно элегантное и очень красное – в таком в толпе не затеряешься.
Приколов над ухом цветок, я в последний раз смотрю на фотографию советского полковника, чтобы получше запомнить лицо.
Такси везет меня по адресу, который указал Дуайер. Это эффектное здание в Мейфэре. Показав приглашение на вечеринку, я вхожу и для храбрости сразу же беру бокал шампанского, который один из официантов подает мне на серебряном подносе.
Собравшиеся – сплошь ученые и дипломаты. Сколько среди них агентов, работающих под прикрытием? Сколько офицеров иностранной разведки?
Советского полковника я пока нигде не вижу.
Чтобы он меня заметил и подошел ко мне сам, я гордо фланирую по бальному залу, ловя на себе любопытные и восхищенные взгляды.
А потом у меня вдруг возникает такое чувство, будто кто-то ведет пальцем по моему позвоночнику. Чьи-то глаза следят за мной, но я, еще раз осмотревшись, по-прежнему не нахожу человека с фотографии.
Где же он?
Внезапно прежнее ощущение сменяется совершенно другим. Я словно бы вздрагиваю от какого-то укола, и меня осеняет.
Как я раньше не понимала?
Такие совпадения – это, наверное, судьба.
В груди становится тесно, по спине пробегает холодок, взгляд мечется по комнате. Во всем этом ощущается неизбежность: мир, оказывается, не так уж велик, и наши пути снова пересекаются, как пересекались в другие годы, в других бальных залах.
Его имя проносится неясным шепотом по толпе гостей. Кто-то хочет к нему подольститься, кто-то пофлиртовать с ним, кто-то просто жадно смотрит, чтобы потом похвастаться присутствием на вечеринке, которую посетил такой богатый и влиятельный человек. Люди липнут к власти, как моллюски ко дну корабля. А он ее олицетворение, где бы он ни был, в Палм-Бич или в Лондоне.
Остолбенев (ноги словно приросли к полу), я еще раз оглядываю зал.
Где же он?
С ним ли его жена?
– Беатрис.
Кожа голых рук покрывается мурашками при звуке этого голоса – низкого, хрипловатого, знакомого. Восемнадцати месяцев оказалось недостаточно, чтобы его забыть.
Я поворачиваюсь, готовясь противостоять удару, который почувствую, когда посмотрю в голубые глаза, а потом остановлю взгляд на безымянном пальце и наверняка увижу золотое кольцо.
Вот он – удар.
За прошедшие полтора года Ник не изменился. Это все тот же мужчина, который был со мной в Палм-Бич. Как ни глупо, я почему-то ожидала, что женитьба изменит его, и на мой взгляд ответит какой-то другой, неизвестный мне человек. Нет, передо мной прежний Ник – тот самый, который держал меня за руку и целовал в губы. Вместе с ним я смеялась, рядом с ним спала.
Мой Ник.
Кольца на пальце нет.
Некоторые мужчины предпочитают не афишировать, что женаты. Может, он из таких?
Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться:
– Здравствуй, Ник.
Глава 23
– Прекрасно выглядишь. – Звук его голоса мгновенно переносит меня в наше с ним время, в Палм-Бич.
Иногда это довольно неприятное открытие – понимать, что в обществе определенного человека ты чувствуешь себя как дома. Особенно если этот человек для тебя недосягаем.
Ко мне время тоже пока благосклонно: как и Ник, я не изменилась с нашей последней встречи. Но обмениваться любезностями мне сейчас хочется меньше всего.
– Не ожидала увидеть тебя в Лондоне, – говорю я, запинаясь.
Здесь ли его жена?
Он улыбается.
– Не ожидала? В самом деле?
Я слегка наклоняю голову, признавая его правоту: между нами всегда пульсировало ощущение неизбежности наших встреч.
Такие совпадения – это, наверное, судьба.
– Хорошо. Если честно, я не очень удивлена.
Ник подходит ко мне ближе и понижает голос, так что слышу только я.
– По-моему, тебе жарковато. Не хочешь подышать свежим воздухом?
Я колеблюсь. С одной стороны, мне еще нужно встретиться с советским полковником. С другой – я ведь могу посвятить несколько минут себе самой.
– С удовольствием.
Я иду вместе с Ником на балкон, пригибая голову под тяжестью сотни взглядов. Европейцы тоже любопытны, но относятся к таким вещам куда спокойнее, чем американцы.
Шаги Ника быстры и уверенны. Я любуюсь им: его широкими плечами, длинными руками и ногами, мускулистым торсом, элегантным покроем смокинга.
Чтобы не протянуть руку и не дотронуться до него, мне приходится сжать кулак. Как только мы выходим из зала и прохладный воздух ударяет мне в лицо, я шарахаюсь от Ника в угол балкона и смотрю вниз, облокотившись о перила.
Он становится в такую же позу в нескольких дюймах от меня.
Я жду, что он продолжит говорить с той же ноты, которую взял там, в зале, но его, по-видимому, вполне устраивает молчание. Я между тем успеваю снова акклиматизироваться к его присутствию и придвигаюсь ближе. Теперь его локоть касается моего запястья, его грудь вздымается в унисон с моей, мы дышим в одном ритме.
– Мне этого не хватало, – говорит он наконец. – Хотелось просто побыть рядом с тобой. Когда тебя нет, все очень утомляет.
– Мир в последнее время вообще стал очень утомительным.
– Точно.
– Наверняка в свое время ты и меня находил утомительной.
На его губах появляется слабая улыбка.
– Что было, то было. Ты действительно выжмешь кого угодно. Но скучать по тебе – это еще хуже.
– Ты счастлив? – спрашиваю я, не зная, хочу ли слышать ответ.
Мысль о том, что он страдает, для меня тяжела – как и мысль о страстной любви между ним и женой.
Он пожимает плечами.
– Это правда важно?
Не для таких людей, как мы. Наше понятие о счастье затерялось где-то в гуще политических интриг, заговоров, проблем управления страной и семейных конфликтов.
