Вот я подхожу к дому. Протягиваю руку к воротам и замираю. Здесь я нашла тело брата, выброшенное из машины. Здесь все началось.
Кровь Алехандро протекла сквозь гравий и впиталась в землю. В доме, где Пересы жили на протяжении нескольких поколений, нас больше нет. Однако частичка души моего брата, наверное, здесь. Охраняет наше гнездо для нас.
Морщась от скрежета металла, я открываю ворота. Еще раз осматриваюсь, почти готовая к тому, что люди Фиделя выйдут из черноты мне навстречу, чтобы схватить меня.
Но на улице тихо. Темная громада нашего дома молча смотрит на меня.
Почти не различая очертаний предметов, я двигаюсь по памяти.
Интересно, не избавились ли новые хозяева от портрета корсара – старейшего из наших предков, о котором сохранились письменные упоминания. (В детстве мы обожали сочинять про него разные истории. Элиза, мне кажется, даже воображала себе, будто она к нему немного неравнодушна.) Висит ли рядом портрет его супруги? Кровь этой женщины, приплывшей из Испании, чтобы выйти замуж за человека с ужасающей репутацией, течет в моих жилах…
Изменился ли дом с тех пор, как мы уехали из Гаваны? Может быть, за эти почти пять лет новые хозяева все внутри переделали?
На заднем дворе есть сарай, где наши садовники хранили инвентарь. Я подхожу, спотыкаясь о неровность, которой раньше не было, и замираю.
Пальмы качают листьями на ветру, слышен шелест травы и кустарников.
В моем распоряжении еще час или два. Потом солнце лишит меня покрова темноты. На Кубе сейчас царит атмосфера страха и неопределенности. Любой, кому я попадусь на глаза, может сдать меня полиции. Если моя жизнь, пока я здесь, зависит от слова Фиделя, то лучше не рисковать.
Я открываю дверь сарая, быстро нащупываю черенок лопаты и выхожу. Следуя отцовским инструкциям, останавливаюсь перед старой пальмой. Здесь мы с сестрами играли в детстве. Здесь я впервые украдкой поцеловала Эдуардо.
Начав копать, я слышу вдалеке какой-то шум и цепенею. Мысленно стараюсь отыскать его в каталоге звуков нашего поместья. Может, это шелестят листья?
А вдруг я не смогу отыскать человека, который согласится вывезти меня из Гаваны?
Вдруг с Эдуардо что-то случилось?
Все стихает.
Я продолжаю копать.
Мой взгляд останавливается на доме Родригесов. Здесь ли они – наши соседи и друзья? Хорошо бы еще разок увидеть Анну, хотя впутывать ее в наши дела, конечно, слишком рискованно.
Куба сейчас, пожалуй, опасна, как никогда.
Лопата натыкается под землей на что-то твердое. Я опускаюсь на колени, пачкая платье, купленное для соблазнения Фиделя, и мои пальцы нащупывают деревянный ящичек, который хранился в отцовском кабинете. Этот сундучок мне хорошо знаком. Я иногда воровала спрятанные в нем деньги, чтобы передать Алехандро. Папа наверняка замечал недостачу, но мы об этом никогда не говорили.
Я достаю коробку из земли и снимаю крышку. Отец не сентиментален, и сейчас я этому даже рада. Никаких фотографий и прочих памятных вещиц в сундучке нет: он весь набит ювелирными изделиями, деньгами и другими ценными вещами, которые мы в свое время не смогли увезти с собой.
Теперь у меня в руках достаточно весомых аргументов, чтобы я смогла убедить кого-нибудь рискнуть жизнью ради моего возвращения во Флориду. Мне, конечно, больно думать о том, что придется оплатить свое спасение фамильными ценностями. Но, честно говоря, лучшего применения им сейчас не найти. Отец, я совершенно уверена, согласился бы со мной. То, чем мы когда-то дорожили, теперь уже не кажется таким важным.
Поднявшись с земли с коробкой в руках, я опять слышу тот шум, который приняла за шорох пальм. В следующую секунду луна выходит из-за облака, и я вижу перед собой человека с пистолетом, направленным мне в грудь.
Глава 34
Сундучок, выпав из моих рук, со звоном ударяется о лопату. Я перевожу взгляд с дула пистолета на лицо того, кто его держит. Хотя мы не виделись два года, я тут же вспоминаю, кто это. После наших встреч в Хайалии мы оба проделали долгий путь.
– Хавьер?
Он утвердительно фыркает.
– Вы приехали сюда за мной?
– Нет, я уже довольно давно вернулся на Кубу. И вот услышал, что вы тоже здесь объявились.
– Кто вам сказал?
– Какая разница? Шпионы ЦРУ считают себя большими мастерами по части хранения секретов. Собственное высокомерие мешает им понять, что есть люди не глупее их, которые эти секреты благополучно выведывают.
– Фидель вам этого с рук не спустит, – говорю я более уверенно, чем себя чувствую. – Он хочет, чтобы я передала американцам сообщение от него.
Хавьер пожимает плечами.
– Он ничего не узнает. Тела не найдут.
– Что же вы со мной сделаете?
– Застрелю и выброшу в океан.
– Чем я вас настолько обидела?
– Рамон приходился мне двоюродным братом.
Так вот как Клаудия была связана с хайалийской группой! Сейчас я уже ничему не удивляюсь, но Дуайеру все-таки не мешало бы меня предупредить.
– Он сам убийца.
– Клаудия получила по заслугам. Она предала свой народ.
– Это с какой стороны посмотреть.
– Она работала на ЦРУ, как и вы. Значит, была предательницей, как и вы.
Я смеюсь.
– А вы тогда кто? Герой-освободитель Кубы? Ваши собрания в Хайалии – это же было просто смешно! Вы пудрили мозги детям, чтобы они играли в революцию, ничего о ней не зная.
– Как ваш Ли Харви Освальд?
У меня по коже пробегает холодок. Хавьер продолжает:
– Легко вдохновлять американцев, которым непременно хочется связать себя с чем-то более значительным, чем они сами. Легко привлечь их на свою сторону, если они бредят славой, добытой в бою. Полагаю, примерно те же методы ЦРУ использовало, вербуя вас. Что они вам сказали? Вы получили шанс спасти Кубу? Американцы не брезгуют вмешательством в кубинские дела. Пытаются свергнуть наше правительство, как будто никогда ничего не слышали о государственном суверенитете. Почему мы должны вести себя с ними иначе?
Мои глаза сужаются.
– Это вы меня разоблачили?
– За день до своего исчезновения Рамон через связного попытался навести о вас справки. Он видел, как вы на какой-то вечеринке разговаривали с советским полковником. Моя тетя попросила меня разобраться. Когда я узнал ваше имя, я вспомнил, что мы встречались в Хайалии. Рамон был у моей тети единственным сыном. Я пообещал ей за него отомстить. Если сведения, которые я собрал о вас, верны, вы должны меня понять.
– Значит, дело касается не только Кубы. Для вас это тоже личное.
Вместо ответа Хавьер взводит курок.
