Он пах летом, как тот день у ручья, когда Он освободил меня из лап охотников, рискуя своей жизнью. Тогда солнце играло бликами на воде, а я перевязывала раны, восхищаясь смелостью этого человека. Потом мы вместе ехали до Академии на одном коне, он обнимал меня за талию, и мне было спокойно. Рядом с Ним казалось так хорошо и надёжно.
«Ходят слухи… Я сама видела…».
Слезинка покатилась по щеке. Профессор вздохнул, поставил свой стул рядом ближе и обнял меня за плечи. Я плакала, не смущаясь этого порыва. Профессор гладил меня по руке, по волосам, и тихо говорил что-то утешающее, впрочем, не мешая мне изливать обиду и горечь. Я комкала в руках платок, не замечая этого.
Слёзы прошли. В последний раз всхлипнув, я заставила себя дышать глубоко, промокнула слёзы и дрожащими руками взяла кружку с остывшим чаем. Профессор пересел на прежнее место и разлил остатки чуть тёплого напитка из чайника.
– Спасибо вам, профессор, – я держала кружку обеими руками, словно грела ладони.
Но на самом деле мне просто хотелось найти какую-нибудь опору, хоть что-то, что дало бы силы идти дальше. Я сейчас понимала, что разговора не избежать.
Невозможно игнорировать приказ Короля явиться к нему. Тем более это смешно делать на закрытой территории Института, где меня караулят Его стражи. Мне некуда идти, а значит, придётся к следующей встрече возвести щиты, какие только смогу, обуздать эмоции и вести себя ровно. Что ещё я могу?
– Вы приняли решение, леди? – профессор, как всегда, был проницателен. Я слабо улыбнулась.
– Да. Спасибо, профессор, вы правы. Я встречусь с ним.
– Вот и замечательно. Лекарь сказал, вас освободили от самообороны на сегодня. Но, на вашем месте, я бы не стал пропускать тренировку. В молодости занятия всегда помогали мне собраться с мыслями.
Прислушавшись к себе, я поняла, что теперь я в силах заниматься. Взглянула на часы и ахнула – до тренировки осталось совсем мало времени.
– Тогда я пойду, профессор, – я встала, и принялась составлять посуду на поднос.
– Оставьте, леди, я сам уберу. Бегите, негоже опаздывать, – улыбнулся профессор Джозеф.
– Спасибо! – подхватив сумку, я помчалась по коридору. Слёзы ушли, а принятое решение придавало сил. Сделаю, что смогу, и будь что будет. Интересно, кто же всё-таки ставил профессору щит?
Леди Виктория поинтересовалась моим самочувствием, так как ей уже доложили, что я не могу заниматься. На что я ответила, что чувствую себя превосходно, и более того, тренировка мне просто необходима. Леди улыбнулась, сказала, что ей знакомо это чувство, и предложила начать с общей разминки.
Вечером в комнате меня ждали два послания. Почерк Григория я легко узнала, и лишь пробежала глазами строки. Опять отрывок из любовной баллады, с поцелуями и объятиями. Я уже давно решила, что хранить подобные записки мне ни к чему, и сжигала их в камине в библиотеке. Кроме того, к письму была приложена ярко-розовая лента для волос или браслета. Я продемонстрировала подарок Сане, и с удовольствием наблюдала, как брови подруги ползут вверх:
– Это что за поросячий цвет?!
На следующий день ленту я отдала служанке для её младшей дочери, и женщина была благодарна за безделушку.
А вот когда я открыла второе послание, возникло ощущение, словно мне за шиворот бросили горсть снега. Ровные строчки, твёрдый решительный почерк человека, который привык отвечать за всё и знает, что его решения не оспариваются. В письме не было подписи, да я в том и не нуждалась. Его Величество соизволил почтить меня своим вниманием такими строками:
«Душа моя, на этой неделе приехать не смогу. Дела во дворце, которые долг не позволяет переложить на чужие плечи, не пускают. Не знаю, что заставило тебя переживать утром, но рад, что ты с этим справилась. Если нужна помощь в чём бы то ни было, не стесняйся обращаться к своим стражам и леди Амалии. Желаю тебе хорошо провести время».
– Лира, всё в порядке? – озаботилась Саня, глядя на моё хмурое лицо и поджатые губы. Не отвечая ей, я разорвала записку на множество маленьких клочков. Уж не леди ли в малиновом платье так его занимает, что даже на дела королевства времени едва хватает?
Подруга мудро промолчала и протянула почти пустую коробку от сладостей. Переглянувшись и вздохнув, мы честно поделили две последние конфетки и отправились спать, пожелав напоследок увидеть во сне принцев на конях и единорогах. Засыпая, я думала, что маловероятно, чтобы с принцами проблем и трудностей было меньше, чем с королями.
Неделя пролетела незаметно. Я всё свободное время проводила за уроками, так как в общих комнатах, где можно было бы отвлечься от занятий, без умолку говорили о фрейлинах и их отношениях с Королём. От этих разговоров мои плечи сами собой деревенели, губы поджимались, а сердце начинало биться гулко и неровно.
Сане я не могла сказать причину своих переживаний, а потому обвиняла во всём неуместные послания Григория, приближающиеся зимние зачёты и плохую погоду. Пятничный урок придворного этикета, на который, по обыкновению, прибыла одна из фрейлин, я пропустила, сказавшись больной. Леди помощница лекаря послушала мой пульс, подтвердила нервное расстройство и снова напоила горькими каплями, посоветовав отлежаться в комнате.
Вместо этого я нашла леди Викторию и попросила дополнительную тренировку. Когда надо следить за каждым шагом, каждым вдохом, суметь остановить остриё шпильки за миг до удара в цель или успеть выхватить кинжал из потайного кармана корсета во время кувырка, то просто не остаётся места в голове для посторонних переживаний. А после тренировки ноют натруженные мышцы и больше всего на свете хочется принять ванну, что тоже не позволяет оставаться с дурными, неуместными мыслями наедине. Ведь кто я и кто он? У меня просто нет права роптать и спорить.
В столовой моё настроение снова упало. Все ученицы обсуждали красоту и грацию незнакомой мне фрейлины, и от этих слов мне становилось горько. Как ни посмотри, я не отличаюсь ни особой красотой, ни изворотливостью ума, чарующим голосом и изящностью жестов.
Я обычная, я ничем не выделяюсь среди прочих учениц. Та же Саня, с её талантом к языкам, более достойна попасть во дворец, чем я. Вечером, дождавшись, пока Саня уснёт, я тихо плакала в подушку.
Он меня к себе привязал заботой и вниманием, а теперь делает, что вздумается, по праву Короля. Мне же останется только следовать за его волей, как цирковой обезьянке. Это горько и больно, так, что сердце рвётся наружу и не находит выхода, руки сжимаются в кулаки против воли, и собственная жизнь кажется делом безнадёжным и бесполезным. Саня заворочалась во сне, и я, боясь её разбудить, решила выйти в коридор.
Я обулась в тёплые домашние туфли – с наступлением холодов по полу начали гулять сквозняки, надела для тепла верхнее платье, впрочем, не затягивая его и без корсета, и накинула на плечи шаль. Взяла со стола светильник, но зажгла его только за дверью, чтобы не потревожить Саню. Холод пробежал по ногам, пощекотал спину и шею, заставляя ёжиться.
