Чтобы вот это построить, пригласили трех архитекторов. Каждому дали по десять тысяч баксов и три недели, чтобы что-то придумать. Контракт достался канадцу Фрэнку Гери. Но кто заплатил за это?
Гугенхаймы заработали свои деньги на угле, но потеряли кучу бабла, когда их шахты в Южной Америке национализировали. Сегодня семья является крупным спонсором искусства, но бюджетные денежки тоже любит. И в Бильбао они их получили – сто миллионов долларов. Но тут возникает вопрос. Каким образом Бильбао – один из самых серых и уродливых городов мира – смог выделить сто лимонов для строительства музея? В Англии города такого пошиба не могут себе позволить лишней мусорной корзины на улице, не говоря уже о строительстве современной версии Вестминстерского аббатства.
Поскольку это Испания, ответы на эти вопросы получить сложно. У всех на телефоне стоит автооответчик: «Ушел на обед, вернусь в сентябре». В Испании, если вы чудом кого-то застали на рабочем месте, не факт, что добьетесь того, за чем пришли. Испанцы слишком заняты, чтоб работать.
Бильбао – баскский город, и деньги на музей получены через баскскую националистическую партию. Это все хорошо, но каким образом баскские националисты получили доступ к 100 миллионам?
Я не знаю этого, но зато знаю другое. В 1999 году членство в Евросоюзе стоило британскому налогоплательщику 3,5 миллиарда фунтов. Итого получается по 60 фунтов на каждого мужчину, женщину и ребенка. И все это ушло в Испанию, чтобы та осуществляла свою программу модернизации. Ну что же, Испания уже модернизирована. Стоматологи там используют электрические машинки. Изгороди аккуратно подстрижены, а на смену верному признаку третьего мира – флюоресцентным лампам – пришли лампы энергосберегающие. Кто-то может сказать, что у них демократия всего-то четверть века. Но это довольно долгий срок. Никто ведь не говорит, что женат «всего» 25 лет.
И что они собираются делать со всем этим баблом? Хоть я не могу этого доказать, но мне очень сильно кажется, что за музей Гугенхайма заплатили мы с вами. И это превращает его в британскую собственность. Как Гибралтар.
Каким бы ужасным ни казался нам Купол тысячелетия, мы сумели построить самое большое здание в мире. Приезжайте к нему, но только не заходите внутрь.
В Стране Басков говорят на языке смерти
Когда вы будете читать эти строки, я буду на Менорке, вы – в Турции, ваши соседи – во Флориде, а чувак в маске будет выносить из вашей гостиной телевизор.
На самом деле бывает гораздо хуже. Вы могли поехать в Биарриц. Когда-то это был лучший морской курорт. Он находится в том месте, где Франция поворачивает под прямым углом и становится Испанией. Я люблю эти берега не только за просторные пляжи с огромными валунами.
Я люблю сам город, который несет на себе отпечаток наполеоновского шика и викторианской скромности. Здесь находятся те самые пещеры, из которых европейцы вышли 10 000 лет назад. Я люблю местную кухню, которая пришла из соседней Гаскони. Мне это так нравится, что я даже не замечаю ужасной погоды, которая иногда бывает в этих местах.
В конце концов, если идет дождь, можно за полчаса доехать до Испании, где погода лучше и где танцоры балета пытаются заколоть быка. Можно податься еще в Сан-Себастьян – город, где количество баров на душу населения больше всего в мире. Войска Веллингтона там так нажрались, что спалили город дотла.
Ну что в том дурного? Да только одно. Этот город стоит в Стране Басков, побратиме сектора Газы, тамильских «тигров»
[5]
, и Пол Пота.
Мы думаем о сепаратистах из ЕТА
[6]
как о террористах-лайт, которые взрывают бомбы на велосипедах, потому что машины для них – это слишком дорого. Они достойны упоминания в конце выпуска новостей.
Но не тогда, когда вы в Стране Басков. Они не шарят у вас по карманам, а облагают всех, даже футбольных звезд, «революционным налогом». А если вы не платите, то они сожгут вашу машину, вашу жену, ваш дом, ваш бар и всех посетителей.
Именно поэтому я отставил это невеселое местечко и отправился на Менорку.
С тех пор как теракты возобновились, в них погибло около 900 человек. На каждый перекресток поставили полицейских в форме Робокопа. В руках у них автоматы, и потеют они не от жары, а от страха. Я видал там парнишку лет девятнадцати в форме, так если бы я ему на ухо сказал «Бу!», он бы скончался от разрыва сердца. Я был там всего один день, но успел побывать на месте взрыва бомбы. Я знаю массу способов обращения с автомобилем, но никак не мог представить себе, как далеко и в сколь многих направлениях можно кого-нибудь отправить, если положить бомбу под водительское сиденье.
Не стоит и говорить, что от водителя даже мокрого места не осталось.
В один день два трупа – до этого даже палестинцы редко доходят.
А у нас все еще ЭТА – в конце выпусков новостей, ну разве что самолет с британскими туристами задержат из-за очередного теракта, как в Малаге на прошлой неделе.
Почему так происходит? Да потому что мало кто в Британии понимает, чего хотят эти баски. Я вот разговаривал с Кармело Ланда – это такой местный аналог лидера ирландских радикалов. Он пространно цитировал книгу с длинным названием «Что говорить, если вы пресс-секретарь шайки террористов». Разговор шел про демократическое то, про политическое се, и признаюсь, я с ним крупно поругался. За исключением короткого периода гражданской войны Страна Басков никогда не была автономной. Их предки – пещерные люди, мимо которых прошли римляне, вандалы и вест-готы. Они утверждают, что открыли Америку и построили Непобедимую Армаду, которая потонула. Они говорят, что дали миру слово «силуэт». Согласитесь, отправить человека на Луну несколько сложнее.
Баски похожи на жителей Уэльса. Валлийцы поют. Баски поют. У басков мощные надбровные дуги. Валлийцы хорошо таскают камни. У всех басков нулевая группа крови. И те и другие проводят воинствующие кампании, требуя автономии ради сохранения языка.
Кстати, о языке. Валлийский язык страдает от недостатка гласных, но он несравним с языком басков. Даже его название непроизносимо. Дословный перевод «я пишу» у басков выглядит так: «Делаю в процессе написания. Ты имеешь меня». Дело осложняется еще и тем, что в алфавите басков всего три буквы – X, К и еще раз X.
Этот язык настолько сложен, что практически все местные, даже в горных баскских селениях, предпочитают говорить по-испански, плюясь и шепелявя.
Это безумие. Я могу понять тех, кто сражается за свою свободу, своего бога или свою страну. Но трудно понять, как язык может стоить хоть одной жизни. И еще труднее – как баскский может стоить 900 жизней.
