Потекли часы, как принято говорить, томительного ожидания. Уколы и капельница поддержали девушку, но потом ее состояние резко ухудшилось. Дыхание стало прерывистым и поверхностным. А я ведь даже в больницу ее отвезти не могу, там мать Катрины, Лилиана до нее доберется, она уже получила Глеба и теперь жаждет убить и другую Соболеву. По санклитским законам она вправе сделать это из-за того, что придурок Глеб, брат Саяны, пытался убить ее дочь.
Я вглядывался в лицо девушки, что становилось все белее, а потом понял, что медлить нельзя — она уходила, мне было несложно это понять, ведь санклиты чувствуют приближение смерти человека. Ничего острого рядом не нашлось, пришлось просто расковырять свою вену иглой из капельницы и, приоткрыв рот Саяны, направить струйку крови в него.
Ранка быстро заросла. Я сел на стул у кровати и сжал ее руку — такую ледяную, и затаил дыхание. Слава Господу, щеки розовеют! Будет жить! Приоткрылись глаза. Понял, что улыбаюсь, как дурак. А потом она просто уснула.
Саяна
Говорят, есть несколько секунд утром после пробуждения, когда не помнишь всего плохого, что случилось вчера. Что ж, людям, у которых это так, повезло. У меня подобных благословенных секунд не было. Мой "процессор" загрузился мгновенно. Глаза открылись, и воспоминания сразу вернулись, заставив меня зажмуриться. Я свернулась в запятую от нахлынувшей одновременно душевной и физической боли, проклиная все на свете. Вдох-выдох, вдох-выдох. Через не могу. Есть такое слово — надо. Это любит повторять Глеб.
Глеб. О нем мне сейчас думать нельзя! Ни в коем случае! Иначе сойду с ума. Он жив. я чувствую. Это главное. Нужно на чем-то сосредоточиться. Несмотря на то, что даже думать больно. При каждом вдохе сильная тупая боль взрывается жгучим фейерверком. Я одно сплошное нервное окончание. Вот что бывает, когда не занимаешься спортом, а потом заставляешь мышцы работать сверх их возможностей. Но это пройдет. Надо дышать и отвлечься.
Хотя бы попытаться понять, где находишься. После обморока почти нет воспоминаний, одни отрывочные смазанные картинки. Машина, встревоженное лицо Горана, пулевые отверстия на его рубашке — как так? Пассажирское переднее сидение опущено, чтобы мне можно было лечь. Его надсадный кашель, кровь на губах, посеревшее лицо.
Я на его руках, он хрипло дышит, вносит в какой-то большой дом, несет наверх по лестнице, кладет на кровать. Надо мной склоняется смешное лицо — круглое, просто идеальный круг, маленькие глаза прячутся в складках, нос-пуговка, а под ним роскошные усы с кокетливо закрученными вверх кончиками. Эркюль Пуаро, да и только.
Мне удается внимательно рассмотреть этого колоритного персонажа, сегодня много было таких, зацепиться за эту картинку, чтобы не думать о Глебе. Потом ничего. Хотя нет, из глубин памяти всплывает еще одно воспоминание — Горан сидит у постели и держит меня за руку. Его ладонь горячая и сильная. Он все такой же встревоженный, лицо серое, а дыхание хриплое. Но мужчина улыбается. На моих губах вкус крови, но я чувствую, как становится легче, болезненное состояние медленно уплывает, словно отступая на задний план, и на смену ему приходит спасительный сон. Теперь точно все.
Итак, куда же Горан меня принес? Глаза не хотят открываться вновь, но им придется. Похоже, они опухли по максимуму. Вокруг сумрак. Ночь? Первое, что попадает в поле зрения — мои руки, прижатые к груди. Ладони забинтованы каким-то голубым бинтом. Разглядывая их. замечаю странность. Я и так нечасто делаю маникюр, обычно просто коротко стригу ногти. А вчера руки вообще были как у колхозника-трудоголика — грязные и исцарапанные. Сейчас же пальчики чистые, розовые, как после бани.
Мне удалось, морщась и ругаясь, дотянуться до головы. В волосах нет земли, песка и травы, они шелковистые на ощупь. Весь мусор из них явно вычесан.
Следующее "открытие" — ночная рубашка на моем теле. Кажется, шелковая, белая или кремовая, не разберешь, с кружевами, чтоб их. Догадка пронзила мозг, и я резко легла на спину и задрала подол. Белья нет! То есть меня раздели, вымыли, одели. Кто?
Надо успокоиться. Как же все болит! И безумно хочется в туалет, мочевой пузырь размером с арбуз. Или собрать волю в кулак и идти искать туалет, или описаться тут.
Издаваемые мной звуки идеально подошли бы для озвучки "взрослого кино". Но, как бы то ни было, медленно, по стеночкам, жалея себя, я поползла на поиски. Вот, кстати, дверь. Кажется, входная. Заперта. Кто-то всерьез опасался, что я в таком состоянии смогу сбежать? Да тут туалет найти — непосильная задача. Хотя, вот, кажется, ванная комната.
Поблагодарив провидение за то, что свет в ней включается с регулированием яркости, я повернула тумблер на пару делений и в полутьме взгромоздилась на фаянсового друга. Никогда еще не справляла естественные надобности со стоном наслаждения покруче, чем в вышеупомянутых фильмах.
Совершенно не хотелось, но любопытство помогло. Да и посмотреть было на что. Розовая джакузи размером с двуспальную кровать, душевая кабинка, похожая на космический корабль, несколько опять же розовых раковин в форме цветка, диванчик в тех же тонах, множество халатов и пушистых полотенец, не говоря уже о несметном количестве баночек, флакончиков и пузырьков люксовых марок. Самое то для подросшей Барби.
Зеркало в человеческий рост услужливо показало, на кого я сейчас похожа, пришлось отойти подальше и запомнить, что со всеми поверхностями, способными создавать отражение, мы пока не дружим.
Плевать на внешность. Важнее понять, где я, черт подери? Не больница, не отель. Горан привез меня к себе домой? Зачем?
Поразмышлять об этом не удалось — резко нахлынула усталость, все закачалось и поплыло, с трудом удалось дойти обратно до кровати. Свернуться калачиком, натянуть хрустящее от чистоты одеяло до носа и вновь провалиться в сон — единственное, что сейчас нужно.
Второе пробуждение прошло более гладко. Глаза открылись легко. В комнате было светло. Боль в мышцах значительно уменьшилась. Подозреваю, что это благодаря капельнице — рядом с кроватью стояла железная тренога с пустым прозрачным пакетом, а на сгибе локтя был наклеен пластырь. Интересно, кто ее ставил? А вот и то, что вчера я не заметила — бежевый столик на гнутых ножках с фруктами и графином воды. Весьма кстати.
Я осторожно села. Мышцы заворчали, но по сравнению с недавней болью это являлось скорее небольшим неудобством. Руки дрожали, но мне удалось налить воду в стакан. Я осушила его с таким же удовольствием, как ту бутылку, что получила от Горана после спасения. Голова закружилась, но должной заботы не получила, потому что моим вниманием завладели тяжелые шоколадные гардины — прямо напротив кровати.
Окно!
Я ожидала увидеть за шторами все, что угодно — горы, пляж, лес, марсианский пейзаж, но к такому оказалась не готова. Решетка. Кованая, ажурная, тонкая. Ре-шет-ка. За ней большой красивый ухоженный сад, ни капли меня не интересующий.
Если это дом Горана, объясните кто-нибудь, кем может быть человек, у которого есть комната, полная женской одежды разных размеров и косметики на третьем — на минуточку — этаже с решеткой на окне?
