— Здравствуй, Горан. Все хорошо, спасибо. У тебя тоже, да? Судя по тому, что я только что видела, рана больше не беспокоит?
— У меня все быстро заживает.
Какой сарказм! И ведь даже нельзя дальше развивать разговор в этом направлении, иначе он поймет, что мне известно о санклитах, сообразит, кто раскрыл его пленнице эту тайну, и тогда рассекретится путь, по которому Арсений добрался сюда из соседней комнаты. А оно нам надо? Вот именно. Нет уж, промолчу, за умную сойду, как говорит Глеб.
— Как тебе новая комната?
— Спасибо, Горан. Она прекрасна. И за мои вещи спасибо.
— Саяна, ты чем-то встревожена? — мужчина подошел ближе, и меня окутало облако его парфюма. Опять этот древесно-мускусный аромат с горьковатыми нотками цитруса из ночи нашего знакомства.
— Не могу не думать о брате. — Особенно в свете новой информации.
— Тогда могу тебя порадовать.
— С ним все хорошо?
— Да. Он жив. Несколько дней назад умудрился сбежать и его не поймали, что удивительно. Так что думаю, сейчас Глеб в безопасности.
— Горан! — эмоции переполнили меня, и в порыве чувств я обняла его. — Спасибо! — опомнившись, тут же попыталась отстраниться, но пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разорвать стальное кольцо из его рук за моей спиной. — Извини. И еще раз спасибо, ты не представляешь, насколько счастливой меня сделал!
— Пожалуйста. Готов радовать тебя каждый день!
Опять эта усмешка. От которой сжимается сердце.
— Так приятно видеть тебя такой.
— А что будет дальше? — я помедлила. — Со мной?
— Саяна, мне не доставляет удовольствия держать тебя здесь взаперти, поверь. — Мужчина сел на стул у столика. — Но побег Глеба все еще больше запутал. Этим он подставил тебя под удар.
— Почему? — я "приземлилась" на краешек кровати, подогнув ногу.
— Те люди, которым я отдал твоего брата, теперь требуют взамен тебя.
— Зачем?
— Чтобы все объяснить, потребуется несколько часов.
Это у санклитов стандартная отмазка, что ли?
— Я никуда не тороплюсь.
— Ты все узнаешь в свое время, — мягко ответил он, будто не заметив моего язвительного замечания. — Но сейчас мне срочно нужно уехать. Помни одно — я не позволю им причинить тебе вред, никогда.
— Горан, почему ты… почему ты так защищаешь меня?
— Потому что тебя во все это втянули обстоятельства. Ты не должна расплачиваться за чужие ошибки. Я этого не позволю. — Мужчина встал и направился к двери.
И почему мне кажется, что я не это хотела услышать? Почему его ответ разочаровал? А что он должен был сказать? О, почему все так сложно?!
Злясь на саму себя и еще даже не понимая, за что, я смотрела ему вслед. Приоткрыв дверь, Горан обернулся.
— Саяна, у меня есть план. Пожалуйста, доверься мне.
Горан
Фамильное гнездо, уродливая темно-серая коробка средневекового замка, неприветливо глянула на меня маленькими оконцами, больше похожими на бойницы, коими они и являлись изначально. Сколько осад оно выдержало, не ведал, вероятно, и сам Антун Драган, мой отец.
Никогда не называл его папой, даже будучи в детском возрасте. Для меня это был, как и для всех, Великий санклит, объединивший бессмертных, вернувший им самоуважение, вдохновивший занять достойное место, перестать быть изгоями, которых истребляли Охотники.
Перед ним преклонялись, трепетали, боялись. Он с легкостью безжалостно ломал жизни, как тонкие прутики об колено. Сия участь не миновала ни мою мать, ни меня самого. Лишь последние пятьдесят лет я смог вдохнуть свободно и построить свою жизнь сам, впервые с удивлением поняв, чего желаю на самом деле.
Предыдущие два с половиной столетия мне было дозволено лишь покорно выполнять его указания и, вне зависимости от результата, выслушивать разъяренные нотации о моем ничтожестве. Заканчивались они всегда одинаково — сожалениями отца о том, что убит был Януш, его любимый сын, огневолосый первенец, а не я, никчемный второй сын.
Все это промелькнуло в памяти, полоснув по старым шрамам в душе, пока шел ко входу. Гостей здесь не жаловали. Тяжеленная дверь, которая была даже старше меня, с неохотой пустила внутрь, где было темно. Лишь огонь в камине заставлял тьму расползаться по углам и метаться по отсыревшим стенам со старинными гобеленами, которым следовало бы находиться в музее, а не гнить в доме, больше похожем на склеп.
Таким же стал и сам Антун — мрачным, едким стариком, чьи лучшие годы давно остались позади. От будущего он ничего и не ждал, разочарованный во всем и всех, а прежде всего — в самом себе. Жизнь кипела, бурлила снаружи, она продолжалась, не обращая внимания ни на замок, пришедший в упадок, ни на мужчину, который был никому не нужен и обречен бессмертием на бесконечную муку из-за осознания собственной никчемности.
— Что заставило тебя навестить отца впервые за пять десятков лет? — язвительно осведомился он, сидевший в халате перед очагом.
Еще сильнее постарел — волос на черепе, туго обтянутом кожей, не осталось. Лицо, напротив, все было в складках морщин, его перечеркивал шрам от удара молнии — когда-то она убила его, он выжил, потому что санклит, но шрам сохранился, что у бессмертных бывает крайне редко, у нас даже татуировки сходят моментально. Рука, как всегда, сжимала стакан. Рядом стояла ополовиненная бутылка, а ведь еще только полдень.
— Это уже вторая сегодня, — с удовольствием сказал Антун, заметив мой осуждающий взгляд.
— Твое право, — я равнодушно пожал плечами.
— Именно, — он нервно дернул головой, раздосадованный тем, что не удалось разозлить меня. Шея с сухой обвисшей кожей делала его похожим на черепаху.
— Прости, отец, и не думал осуждать тебя. — Нельзя сердить его, учитывая причину моего появления в отчем доме.
— Отчего лебезишь? — в глубоко запавших глазах зажегся интерес. — Что надо, говори прямо.
— Браслет-метку.
— О как! — Антун так удивился, что расплескал виски. — Зачем она тебе? Да ты за всю жизнь ни одной смертной девки не оприходовал! Только с санклитками спал! — он ощерился в ядовитой усмешке и не преминул укусить, добавив, — с мачехой, в том числе! Под этой крышей, между прочим! В отчем доме!
Я стиснул зубы, стараясь оставаться хотя бы внешне невозмутимым. Все- таки во мне его кровь, как ни крути, вспыхиваю моментально. Пресловутая ярость Драганов известна каждому санклиту, и мало кто рискнет вызвать ее.
— Помнишь, да? — старик залпом опрокинул стакан в рот, взял бутылку и вновь наполнил его до краев.
— Ты не дашь забыть! — не удержавшись, прошипел я.
— Не дам! — подтвердил Антун. — Предавшему отца нет прощения! И нет искупления!
