– Эх, скорей бы. После вчерашнего трубы горят…
Собеседник пижона выглядел как-то не очень. Тоже еще довольно молодой, но весь какой-то потасканный, побитый жизнью. Длинные сальные патлы, кеды, коричневые брюки клеш и разноцветная – красная с цветами – рубаха, завязанная на впалом животе залихватским узлом. Вот, тоже не как все – не в серо-черной гамме. В такой рубахе парень, верно, сошел бы за своего и в цыганском таборе.
– Ты это, Миха… когда приехал-то?
Ага. Пижона звали Михой.
– Вчера еще. – Парень скривился, как от зубной боли. – Ну сколько говорить – не Миха, а Мик. Ну, как Джаггера. Ой… смотрю, не изменилось тут у вас ничего.
– В клубе завтра танцы. Придешь?
– Хо! У вас тут, поди, еще под «Шизгару» пляшут. Или под «Добрых молодцев».
«Добры молодцы» были произнесены с нескрываемым презрением.
– Не, у нас ансамбль свой. ВИА.
– Ну, я и говорю. Эх… – Сняв очки, пижон Мик мечтательно прищурил глаза. – Куплю вайну. Дринкну… И – вуаля! Сниму какою-нибудь герлу и…
– Как-то ты непонятно говоришь, парень! – хмыкнул кто-то в толпе.
Ой, не просто толпа это была – очередь! Все стояли и кого-то обсуждали, громко смеялись и вовсе не стеснялись самых грубых ругательств. Говорили по-русски, правда, с явным южным выговором – на мягкое «хгэ».
– Вчерась бригадир заглянул, мля… Я вас, грит, завтра на комсобрании пропесочу! А тут и комсорг!
– У вас комсоргом-то Гриня, что ль?
– Не, Гриня – культурный сектор. А комсорг – Анька Колотько.
– Анька – дивчина гарна.
– А что за вино-то привезли, а?
– Говорят, «Ркацители»… По две бутылки в руки.
– Хэ! Ну его к лешему. Кислятина, да и дорого. Нам бы что попроще. Гнилушки или плодово-выгодного.
– «Агдам», говорят, привезли. Васька Гринько с утра видал – разгружали.
– То-то он уже с утра и пьяный. Видать, с грузчиками забухал.
– «Агдам» – это хорошо!
– Два шестьдесят, однако! Нам так не жить… Нам бы «Зосю» по рубль пятнадцать.
– Не, «Золотой осени» точно нет. Говорят, «Биле мицне». По рубль семьдесят.
– О! Это ж не вино. Это сказка!
Дашка почала головой и неожиданно улыбнулась:
– Честно, я вот только того, что в джинсах, и понимаю. Остальные – темный лес. Вроде и по-русски все говорят… А ничего не понятно! Комсорги какие-то… секторы…
– Здесь восемьдесят шестой год, Даш, – хмыкнул Витек. – Незадолго до взрыва.
Девушка отмахнулась:
– Да счас! Ага, я такая взяла и поверила.
– Верь – не верь, твое дело.
– Хватит спорить, – хмуро оборвал Валера. – Нам ведь надо обратно, в Москву. Витек – на поезде?
– Да нет! Говорю же – восемьдесят шестой год. «Кротовину» нужно.
– Так она же…
– Не та! Та – простая. И в обратную сторону не действует. Здесь еще другая есть. Недалеко, километрах в пяти.
– Так пошли уже! – Дашка примирительно улыбнулась. – Восемьдесят шестой это или, может, вообще царское время… Какая разница? Чего здесь толпиться-то? Нам домой надо. Кстати, как твоя рана?
– Да как сказать… – замялся Витек.
Девушка быстро сняла с руки браслетик, протянула:
– На вот, надень. К вечеру от твоей раны… В общем, сам увидишь.
Хоть и гад был Витек, а все равно жалко. Тем более они ведь вместе сейчас из переделки выбирались.
– Так через толпу и пойдем? – на миг засомневался Валерий.
Хабар махнул рукой:
– А чего ж? Одеты мы правильно… Никто ничего не заподозрит.
Ну да, на одежду беглецов особого внимания не обратил никто. Пару раз только спросили:
– Из леспромхоза, что ль?
– Нет, приезжие.
– А… турысты. Понятненько. Так у вас, верно, прописки нашенской нет? Что тогда пришли? Не продадут, и не стойте. Да и девке вашей, поди, двадцати одного нет?
Беглецы старались в разговоры не лезть. Просто шли, протискивались сквозь толпу, да Дашка иногда хлопала по рукам особо любопытных индивидуумов, пытающихся ее пощупать.
– Ой, глянь, какая симпотная кралечка!
– Смотри-ка, она и без лифчика, что ль?!
– Ничо. Придет вечерком на танцы…
Уже почти выбрались…
– Парни, обождите чуток! – Беглецам вдруг перекрыл путь тот самый пижон в джинсах – Миха или Мик, как там его…
– Из города?
– Ну, да…
– Вижу, что не лохи деревенские. Клевая маечка! – Пижон осчастливил Дашулю оценивающим взглядом и тут же перешел к главному: – Дело есть… выгодное. Отойдем…
Валера тряхнул головой, но Витек заинтересовался:
– Что еще за дело? Быстрей излагай. Спешим очень.
– Понял. Вот!
Ловким движением циркового фокусника пижон выхватил из холщовой сумки… квадратный оранжевый конверт с черным рисунком…
– «Карнавал» – «Ступени». Клевый пласт! За червонец отдам. Неигранный!
Витек разочарованно хмыкнул и махнул рукой:
– Па-ашли отсюда. Говорю же – некогда нам.
– Чуваки! Погибаю! Не хватит на «Агдам». Ну, за пятерку, а? За четыре семьдесят… Чтоб уж на «Андроповку»… А?
– Два часа, мужики-ии!
Вот это был клич! Громкий, словно зовущий на битву. Собравшаяся у сельпо толпа мгновенно пришла в нездоровое состояние, оживилась, подаваясь ближе к магазину и вовлекая в себя всех, кто неосторожно оказался поблизости.
– Марья! Открывай уже, время!
– Открывай, Марь-Иванна! Не то…
Дверь сельпо медленно открылась. Будто сорвавшаяся с цепи, толпа рванулась, сминая на своем пути все! Все бежали, лезли вперед, толкаясь и скандаля, по головам, по ногам друг друга, размахивая кулаками, ругаясь и истошно крича.
– Вас здесь не стояло!
– Я щас в морду дам!
– Уши, уши… По ушам-то зачем, а-аа!!!
С треском оторвался чей-то рукав. Кого-то повалили наземь. Кто-то кого-то пнул, и тотчас же началась драка! Люди словно сошли с ума.
– Ой! – Оплеуха прилетела и Дашке, не говоря о парнях – те уже бились вовсю.
Толпа не отпускала беглецов, властно захватив в свои объятия. Принцип был один – все дрались, и ты дерись.
– Н-на! Получи, фашист, гранату!
– Вот тебе, вот!
– Ага-а! Попался! Кто тут без очереди-то хотел?
