Кэтти задорно смеется, Кэтти сегодня не в меру веселая.
– Пейте, Кэтти, ну пейте еще, – подносит к ее бледным губам рюмку с наливкой румяный офицер Борзятников. Полухмельные глаза его охвачены страстью, китайские усы обвисли, на плечах пламенеют золотые погоны. – Прошу вас, пейте...
– Ха-ха-ха!.. Нет, не могу. Сегодня – нет. Ну, как же дальше? Бежит старуха, визжат девицы... Ха-ха-ха!.. Вы вбегаете героем с саблей и... Что же?
– И – вижу...
Рюмка кажет донышко, Борзятников обсасывает обмокшие в вине усы, крякает, делает лицо притворно трагическим.
Кэтти жмется. То с заразительным смехом, то с ярой ненавистью она бросает на него колкие, желчные взгляды.
– Ну-с?.. Ха-ха...
– И – вижу... – пугающим шепотом хрипит офицерик Борзятников, высоко вскидывая густые брови.
Кэтти смеялась заливисто, нервно; вот-вот смех треснет, обернется рыданием. Борзятников выпучил на нее глаза с любопытным испугом: рассказ не так уж смешон, а Кэтти хохочет... Лежавший с закинутыми за голову руками толстяк Усачев от смеха Кэтти проснулся, помямлил губами, грузно встал сначала на карачки, так же грузно поднялся на ноги, со сна потянулся – хрустнули плечи, зевнул, извинился: «Пардон» и пошел на охоту за Наденькой. А Наденька опрометью из лесу навстречу ему:
– Бродяги, бродяги!..
– Где?
– Там! Четверо.
Пересекая небольшую полянку, где сидела компания, неспешно проехал верховой детина. У него за плечами две торбы, ружье (ствол заткнул куделью), в руке грузная плеть. Проезжая – бородатый, безносый, – он покосился на публику, хлестнул коня и скрылся в тайге. За ним пропорхнула собачка.
– Стой! – уж настигал его скачущий, как вихрь, быстрый Борзятников.
Детина осадил лошадь, повернулся к Борзятникову и тоже крикнул гнусаво: «Стой!» А черная собачка сердито взлаяла.
Расстояние меж остановившимися всадниками – шагов шестьдесят. Редкий хвойный лес. Корни столетних кедров огромными пальцами держались за землю. Ковровые мхи, пронизь солнца, пряно пахло смолой.
– Тебе что? Спирту? – загоготал безносый и сплюнул. – Спирт я на золото меняю. А у тебя, вижу, окромя усов, нет ни хрена. Тоже, барин.
– Застрелю!
– Попробуй...
– Сукин сын! Спиртонос! Каторжник...
– А не ты ль, гад, рабочих расстреливал, тайгу опоганил нашу?
Борзятников взбеленился, выхватил револьвер:
– Все пули всажу в лоб, мерзавец!! – Конь заплясал под ним.
– Молись Богу, варнак! – И безносый верзила, чтоб напугать офицера, вскинул на прицел ружье.
Офицерик Борзятников, мотнув локтями, пришпорил коня, весь пригнулся и, стреляя в воздух, заполошно сигнул вбок и – обратно, к своим. Собачка, хрипя от ярости, кидалась к морде его коня. Навстречу, трясясь всем брюхом, скакал Усачев. Просвистела пуля бродяги, ее след прочертился упавшими хвоями. Вдали – грубый, громыхающий хохот и крики в четыре хайла: «Тю! Тю! Тю!..» И все смолкло.
– Трусы! Трусы! – издали резко дразнила их странная Кэтти.
– Пардон... Не трусость, мадемуазель, а благоразумие, – соскочил с коня, заюлил глазами вспотевший Борзятников. – У бродяги ружье... Из ружья, даже из охотничьего, можно уложить пулей на полверсты. А револьвер... что ж...
– Нет, нет, нет! – И Кэтти, растрепанная, жуткая, сорвалась с земли, как пружина. – Вы оба не умеете... Ха! Вы только – в рабочих!.. В рабочих! Да и то чужими руками. – Она задыхалась. Глаза неспокойны. В глазах жестокий блеск.
– Пардон... – Глаза хмельных офицеров тоже озлобились. – Кто, мы не умеем?
– Да, вы... Впрочем... Ха-ха-ха!..
– Володя, швырни!
Усачев, закряхтев, высоко подбросил бутылку. Борзятников – «пах!» – и промазал.
– Анкор, анкор! Еще... – торопливо просил Борзятников, подавая товарищу другую бутылку. Он весь был возбужден вином и желанием нравиться Кэтти.
Наденька убежала в кусты, молила:
– Ну вас!.. Я боюсь. Поедемте домой.
– Сейчас, сейчас... Володя, швыряй!
«Пах!» – вторая бутылка упала разбитою.
Кэтти выпрямилась в струну, голова запрокинута:
– Слушайте... как вас... капитан! Я не ожидала... нет, вы молодец. – Ноздри Кэтти вздрагивали, ладони враз вспотели. – А вы можете научить свою Кэтти так же ловко стрелять? Дьякон учил меня, но он плохой педагог...
– Кэтти! К вашим услугам... Дорогая, бесценная... – Шпоры звякнули, Борзятников весь просиял и, положив руку на сердце, очень учтиво поклонился девушке.
Наденька меж тем запрягала лошадь, настойчиво звала:
– Поедемте, право!.. Ну вас.
Кэтти быстро ходила: три шага вперед, три назад. Подергивала то одним, то другим плечом, горбилась. Крепко потерла ладонью лоб, как бы силясь сосредоточить мысли. В цыганских глазах неукротимая страстность. Губы сухи, сжаты, лицо пошло пятнами. Ей нездоровилось.
– Вы, Кэтти, дорогая моя, больны?
– Да, немножко.
– Итак! Вешаю на эту елочку фуражку...
– Ну вас, ну вас... Не стреляйте!.. – издали кричала Наденька.
– Вы прострелите мне ее на память. Берите в вашу ручку револьвер. (Холодная Кэтти взяла револьвер холодными пальцами. – Так... беру револьвер, – не слыша своего голоса, сказала она.) Пардон, пардон. Вот теперь так. Ну-с... Правую ногу вперед... Становитесь чуть вбок к мишени. Правым, правым боком! Мерси. Левую руку за спину. Спокойно... Стреляйте! Раз!
Собачка нажата – раз! Борзятников боднул головой, кувырнулся. Дикий крик Усачева. Собачка нажата. Усачев на бегу с размаху пластом. Визг Наденьки.
– Скажите Протасову... – звенит похожий на стон выкрик Кэтти: – Скажите, что я...
Собачка нажата. Висок прострелен смертельно. Кэтти падает на спину. Большие глаза ее мокры, они широко распахнуты в небо. В небе безмолвие. Зубы блестят удивленной улыбкой. Руки раскинуты. Чрез мгновенье белые пальцы, вонзаясь в землю, загребают полные горсти хвой. Судорога, вздрог всего тела. Посвистывает бурундучок вдали. Голова Кэтти склоняется вправо к земле. Из виска на хвои тихонько струится кровь. Улыбки нет. Страшный оскал зубов. На мучительный взор натекает беспамятство.
– Вот... Догулялись... – силится встать на колени вислобрюхий офицер Усачев, каратель. И падает.
На столе Кэтти заказное письмо.
«Дорогая дочурка, – писал отец, полковой командир. – Спешу тебя порадовать. С 15 августа я получаю двухмесячный отпуск. Собирайся сюда, поедем вместе на Кавказ и в Крым. Ежели выдадут вперед на треть жалованье – можно махнуть за границу. Ты ликвидируй там все окончательно...» И т. д.
