Тотчас же началось так называемое предварительное следствие.
Анфису Петровну посадили к окну на стул, локти ее поставили на подоконник. Анфиса не сопротивлялась. Бледно-матовое лицо ее – мудреное и мудрое. Анфиса рада снова заглянуть в свой зеленеющий сад, не в тьму, не в гром, а в сад, озлащенный веселым солнцем, – но земная голова ее валилась. Голову стали придерживать чужие, чьи-то нелюбимые ладони, Анфиса брезгливо повела бровью, но ни крика, ни сопротивления – Анфиса покорилась.
К ране на лбу приложили конец шнура и протянули шнур дальше, в сад, чтобы определить примерный рост убийцы и с какого пункта произведен был выстрел.
– Так подсказывает логика, – пояснил следователь.
Тут вышла малая заминка: незыблемая логика лопнула, застряла между гряд. Следователь встал на гряду, в то место, куда привели его логика и шнур, и прицелился из ружья Анфисе в лоб.
– Да, – и он раздумчиво почесал горбинку носа. – При моем росте – с гряды как раз. А ежели разбойник значительно выше меня, он мог и из-за гряды стрелять. Да.
Земля на соседних грядах по направлению к забору подозрительно примята, но ливень смыл следы.
– Убийство произошло до ливня, во время ливня, но ни в каком случае не после, – уверенно сказал следователь, и все согласились с ним.
Следователь записал в книжку краткое: «Сапоги».
Определили, где перелезал злодей через забор: присох к доскам посеревший за день чернозем, видны царапины от каблуков. Вернулись в дом.
– Завтра утречком придется череп вскрыть, пулю вынуть, – приказал следователь фельдшеру Спиглазову, заменявшему врача.
Учитель обратил внимание следователя на валявшийся пыж.
– Знаю, знаю, – поморщился следователь; легонько вскрикнув и хватаясь за поясницу, он нагнулся, поднял бумажную пробку, внимательно осмотрел ее и стал осторожно развертывать. – Удивительно, как пыж мог влететь сюда. Очевидно... туго сидел в стволе...
Желтое, сухое лицо учителя покрылось пятнами.
– Газета, – сказал следователь, – оторванный угол от газеты. Урядник! Кто выписывает «Русское слово»?
– Громовы! – с радостной готовностью прокричал учитель.
– Так точно, господин следователь, Громовы! – учтиво стукнул урядник каблук в каблук.
Следователь записал: «Уголок газеты». Пошли к Громовым. Дорогой один из крестьян сказал следователю:
– Тут к ней, к покойнице, вашескородие, еще один человечек хаживал, царство ей небесное...
– К покойнице или к живой?
– Никак нет, к живой... Шапкин... У него имеется ружье. И газеты читает...
Следователь кратко записал на ходу: «Ш. руж.». У Громовых расположились почему-то в кухне. Хозяев не было, одна кухарка. Как только сели за кухонный артельный стол, Варвара сразу же заплакала.
– Не плачь, – успокоил ее следователь. – А лучше скажи, когда вчерашней ночью пришел домой Ибрагим-Оглы?
– А я, конешно, не приметила, когда... Я уже после грозы легла, уж небушко утихать стало... Его все не было.
– А когда вернулся Прохор Петрович?
– Не приметила. Только что они ночью кушали шибко много щей с кашей да баранины. Потом ушли к Илье.
Илья Сохатых давал показания сначала бодро, отставив правую ногу и легкомысленно заложив руку в карман.
– Ибрагим, по всей вероятности, прибыл к месту нахождения перед рассветом. Ночью мы с Прохором Петровичем заглядывали к нему, но обнаружения в ясной видимости не оказалось.
– Говорите проще. В чем Прохор Петрович был обут?
– В пимах-с, в валенках-с. Потом они вертоузили на гитаре, конечно.
– Не пришлось ли вам вчерашней ночью или сегодня утром мыть чьи-нибудь грязные сапоги?
– Нет-с... Как перед Богом-с.
– Умеете ли вы стрелять из ружья?
– Оборони Бог-с... Как огня боюсь... Когда Прохор Петрович производит выстрелы на охоте, я затыкаю уши. Например, вчера...
– Не приходилось ли вам стрелять когда-нибудь из собственного револьвера в цель? В лопату, например?
– Никак нет-с... Впрочем, обзирая прошлые события, да, стрелял-с...
– Принесите револьвер...
Прохор лежал в кровати. На голове компресс. Фельдшер удостоверил его болезнь.
– Давно ли хвораете? – присел следователь на стул.
– Давно... Поправился, а потом опять... Меня лечил городской врач.
– Знаю... – Следователь пыхнул дымом папироски, подъехал со стулом вплотную к Прохору и, пристально глядя в его глаза, со скрытой какой-то подковырочкой раздельно произнес:
– А не убили ль вы вчера... – и задержался.
Прохор сорвал с головы компресс и порывисто вскочил.
– Что? Кого?.. Вы что хотите сказать?..
– Лежите, лежите... Вам волноваться вредно, – ласково проговорил следователь, мельком переглянулся с учителем и приставом и положил свою руку на дрожавшее колено Прохора. – Вы думали – я про Анфису Петровну? Что вы, Прохор Петрович, в уме ли вы? Я про охоту... Вчера, днем, с Ильей Сохатых... Убили что-нибудь в поле, или ружьецо у вас чистое?..
– Вряд ли чистое... Я стрелял, убил утку, но не нашел...
– Так-с, так-с... Убили, но не нашли... Урядник, подай сюда ружье Прохора Петровича.
Пристав дословно все записывал, его перо работало непослушно, вспотычку, кое-как.
Следователь привычной рукой охотника переломил в затворе ружье и рассматривал стволы на свет.
– Да, ружьецо добро... Льеж... Стволы дамасские, один ствол чокборн... Копоть свежа, вчерашняя, тухлым яичком пахнет... А почему ж копоть в том и другом стволе? Ведь вы ж один раз стреляли?
– Один, впрочем, два... Мне трудно припомнить теперь... Голова...
Следователь достал из-под кровати сапог с длинным голенищем.
– Почему чистые сапоги? Кто мыл?
– Сам... Впрочем... Да, да, сам.
– Вы переобулись в пимы после охоты или же после того, как вчерашней ночью вернулись из сада Анфисы Петровны? – старался следователь поймать его на слове.
– После охоты, конечно, – с испугом сказал Прохор. – Да, да, после охоты, – добавил он и приподнялся на локте. – А все-таки странно.
– Что странно?
– Вы сбиваете меня... Что за... за... наглость? – Он лег, закрыл глаза и положил широкую ладонь свою на лоб. Пальцы его руки вздрагивали, в спокойном на вид, но все же обиженном лице волнами ходила кровь: лицо и бледнело и краснело.
Вполне довольный своей игрой, следователь сглотнул слюни, как пьяница пред рюмкой водки, и ласково проговорил:
– А почему? Ведь вот почему я вас про сапоги спросил: на одной из гряд в саду Анфисы Петровны восемь гвоздиков вот этих отпечаталось, что в каблуке. Не угодно ли взглянуть? – И следователь, постукивая по каблуку карандашом, поднес сапог к самому носу Прохора.
