Как будто мощная рука сжала мое горло — прозрение оказалось таким сильным, что я буквально захлебнулась в разноцветье эмоций и перестала дышать. Я не могла вздохнуть, судорожно пытаясь наполнить легкие кислородом. От злости, обиды и негодования потемнело в глазах, но я снова была жертвой машины инквизиторов, и вновь ничего не могла изменить.
Слезы брызнули из глаз и я закричала. Закричала от того, что узнала правду, и эта правда оказалась слишком большой для меня. Она смела меня, съела, поглотила, не оставив зазора для собственных чувств. Она выместила все остальное, и я взвыла, задыхаясь от белого едкого дыма, который почти одолел меня еще до того, как огонь коснулся моих ног. Но он все-таки коснулся и, затопив все вокруг криком отчаяния, я оторвалась. Выскочила. Улетела. Или это мир улетел. Все резко перестало существовать. Я оказалась в абсолютной тишине, где само время остановилось. В безразмерном, глубоком, пронизывающем безмолвии.
С трудом... с колоссальным усилием я возвращалась туда, где оставила свое тело — в церковь. Я почти ничего не слышала и не чувствовала, оглушенная мощным потрясением. Мое тело было покрыто мелкой испариной и неестественно выгнуто, как будто я неистового билась в путах. Тяжелое, хриплое дыхание, сжатые губы. Невидящие глаза. Безумные мысли. Я ли это?
И хотя огонь факела неподалеку от меня продолжал все так же мирно гореть, не трогая меня, я сжимала зубы от едкой боли, захватившей мое тело в плен и заставившей покинуть его в прошлый раз. Кажется, я сошла с ума, потому что реальность ощутимо спуталась с теми самыми воспоминаниями, которые только безумец счел бы правдоподобными. Но... они были реальней самой действительности. Я жила в них, я была ими. Просто время, как оказалось, имеет свойство смещаться, открывая нам глубоко зарытые слои. Которые беззвучно присутствуют в нас, хотим мы этого или нет.
Я вскрикнула. Мне было больно, изматывающе больно. Но еще страшнее терзалось мое сознание, силясь понять, что же произошло. Что я тогда и сейчас сделала не так. Сквозь серую пелену, застлавшую глаза, я вдруг различила какую-то странность, творящуюся со стройными рядами инквизиторов, которых набилось в пространство церкви несколько десятков. А когда я смутно поняла смысл происходящего, мне стало настолько жутко, что тело невольно застыло, закаменело. Я хотела спастись, но не готова была увидеть то, что увидела.
Инквизиторы, которые стояли в самом последнем ряду внезапно оседали, а их одежды покрывались красным росчерком утраченных жизней. Как ни странно, те, которые стояли впереди, ничего не замечали, завороженные громкой речью Мартимуса и моими криками. Они стояли, словно загипнотизированные, совершенно не ведая о надвигающейся сзади смертельной опасности. Видела я и промелькнувшие лица волтов, безжалостно орудующих когтями и клыками. Вырывающих из мира завороженные творящимся представлением души.
Они умирали. Это я четко поняла, будучи девушкой сообразительной. От вида крови меня, как всегда, замутило, а осознание массовой резни больно пульсировало в висках, не позволяя сосредоточиться, а лишь углубляя безумный хаос, творящийся в моей голове. Мне стало дурно, скудный завтрак подкатил к горлу, норовя окончательно испоганить мой светлый образ, воздух закончился, я старалась продышаться, но это выходило с трудом и какими-то хрипами. Похоже, я совсем не походила на прекрасную принцессу, которую должен спасти благородный рыцарь, тенью мелькнувший в глубине церкви. На сей раз он был здесь. Здесь. Он пришел за мной. Пришел!.. Хотелось крикнуть ему во все горло, что я тут, но речь, к счастью, обрывалась внутри, потому что большей глупости придумать было невозможно.
Бесшумная резня не могла продолжаться долго. Один из инквизиторов вскрикнул — громко, резко, надрывно. Вслед ему стали поворачиваться головы других, и сразу послышались новые крики, а волты без разбору бросились в бой. Я бы предпочла не видеть этого, но словно в насмешку судьбы я была привязана прямо на возвышении перед творящейся бойней. Я поняла, почему волты предпочли действовать тихо — их явно было меньше, а инквизиторы проявляли отменную физическую подготовку и навыки владения неизвестно откуда взявшимися ножами. Видя, как засверкали клинки, я тихо заскулила от накативших слез. Хотелось закрыть глаза и провалиться в другой мир, но веки, как назло, не смыкались. Взвизгивания раненых волтов отзывались внутри меня самой настоящей, неподдельной болью, внутренние нити натянулись и вибрировали от напряжения. Я понимала, что все происходящее — результат моих ошибочных действий и выводов, и любая гибель будет на моей совести. Смогут ли меня простить и принять обратно после всего этого? Мысль промелькнула быстро и затихла, уступив место разрывающим изнутри переживаниям.
Казалось, что потери были с обеих сторон, но волты оказались на порядок сильнее. Их преимущество невозможно было оспорить, и часть инквизиторов бросилась к выходу, где их ждала неминуемая расправа. Я закусила губу до крови, наблюдая страшное зрелище, сопровождающееся глухими вскриками и липкими ударами, словно владелец мясной лавки с соседней улицы отбивал мясо и рубил туши. Картина, от которой у меня все плыло перед глазами...
Но как только я увидела его, своего супруга, мой взгляд сразу стал сосредоточенным. Инквизиторов осталось не много, и Ратмир позволил себе глянуть мне в лицо с середины церкви, в то время, как волты добивали оставшихся. Он хмурился, видимо, мои шишки и синяки его не обрадовали. Как и мое поведение в целом. Однако, как только наши глаза встретились, я снова провалилась в бескрайнюю долину на грани сознания. Я не понимала, кто смотрит и на кого.
Вернее было бы сказать, что Алёны здесь не было вообще. Потому что мы смотрели друг на друга впервые. Впервые как раньше. Как тогда, но только теперь. Наверное, мои мысли безумны, но это было в точности так. Крупицы понимания, какого-то внезапного осознания долетели до меня прямо из темных глаз. Он понял. Он увидел. Наверное, это была секунда или две, или десять, но она растянулась в бесконечное течение, пронзила сердце до самых корней, не оставив места другим переживаниям. Я смотрела на Ротера — человека, которого успела полюбить и которого покинула так внезапно, на то у меня были причины.
Шантаж, давление родных, скорый брак, жених, обладающий государственным влиянием. Я лишь хотела, чтобы моя родительская семья была счастлива, чтобы она вообще... была. Чтобы отца перестали таскать в затхлые вонючие застенки для допросов с обвинениями о покрытии государственной измены. Гарольд мог помочь. Но... мне пришлось предать не только свои чувства. Я бросила его, Ротера, я оставила лес. Но разве могла я поступить иначе? Возможно, да...
И теперь глядя в глаза мужа, я ощутила весь тот каскад чувств, из которого не могла выбраться безболезненно. Я выкорчевала свою и заодно и его душу, заколотила глухими ставнями собственные желания. Прости. Только и хотела сказать я. Все кончилось бесславно, никто не выиграл от сложившейся ситуации. Я глядела на него и понимала, что наши пути не могли не пересечься. Он снова притянул меня. Никуда я не делась и ничего не изменилось, за исключением видимости прошедших лет. Я была все той же Илен.
Хрупкой, ранимой, и беззащитной. И этот взгляд, полный отчаяния и надежды, одновременно соединял и разъединял нас. Потому что мы оба понимали, что так как раньше — не будет. Мы были одинаковыми и разными одновременно, время все-таки наложило свою незримую твердую печать, и что-то поменялось во мне. У меня было новое имя, новое тело и старая обглоданная душа.
