Стало совсем невыносимо, когда голосов оказалось два. К первому прибавился второй, тоже мужской, помладше. Какой-то особенный голос... Я замерла, хотелось его слушать. Мне было не совсем понятно, что это... Голос практически пищал! Слов я не разбирала, разве мне есть до этого дело? И все же я заметила, что неизменно прислушиваюсь к нему... Потом снова подключился первый, уверенный, нахальный, с нажимом. И когда они затараторили что-то вдвоем, я не выдержала! Словно от невыносимого эха и жужжания я подпрыгнула из воды, рассердилась, и мир моментально закружился, завертелся вокруг, превращаясь в гигантскую спираль, уносящую меня из мирка покоя и блаженства.
Я открыла глаза...
Возвращение. Эпилог.
Ратмир
Сегодня исполняется пять лет нашему сыну, и я знаю, он вырастет достойным хранителем Леса. Он и сейчас необычный ребенок, а в его огромных голубых глазах, кажется, отразилась вся Вселенная. Мой сын готов буквально жить среди волтов, клохх и жеребят, он может носиться с ними на четвереньках и прекрасно понимает язык всех. Разве что летать не научился. Но если дело так пойдет и дальше... Шучу. Я уже и правда ничему не удивляюсь, меня невозможно изумить. Самые большие потрясения я уже пережил. Я надеюсь.
Я смотрю на Алёну в легком цветастом платье и любуюсь ее яркой и одновременно чистой красотой. Она смеется так весело, задорно, так искренне рада, что мы у нее есть, что мне порой становится стыдно. Неловко за то, что я не всегда могу выразить свои чувства так же открыто, как она. Я до сих пор вспоминаю с содроганием тот день, когда мог её потерять. Мы могли её потерять. Вскоре после того, как Алёна пришла в себя, оказалось, что она ждет ребенка. Первое, что она спросила - что это за тонкий неугомонный голосок, настойчиво болтающий с ней. Это стало счастливым потрясением для нас обоих...
Ожидая, когда она очнется, взывая к ней дни и ночи напролет, я успел поседеть. Алёна и сейчас шутит, что только ей удалось состарить такого бессмертного человека, как я, на десяток-другой лет всего за несколько дней. Пусть... Это неважно. Я был готов всю жизнь отдать, лишь бы она пришла в себя и осталась невредима. Что там годы... Тем более, сейчас мы оба знаем, что значит время. Время для нас... это вовсе не часы и минуты. Это бесконечная игра в погружение и выныривание в пространстве между жизнями, когда мы оба стараемся делать это синхронно. Уходя на дно блаженного океана, самая главная наша задача не потерять память о нас обоих и не затеряться в водах бесконечности. И выйти на поверхность физического существования вместе (и, желательно, не слишком далеко), ведь когда мы рядом, наш общий потенциал усиливается. Получалось не всегда... На сей раз получилось.
Я обнимаю Агнума, он весело смеется, зарывается в мои ладони головой.
- Папа! Папа! Я тебя люблю! — пожалуй, самые важные слова. После еще одних, когда-то произнесенных Алёной... - А ты? Ты как? - не унимается мальчишка, вывернувшись и теребя мою рубашку. Пожалуй, иногда он действительно слишком активен.
- Я... - слова застревают в горле, чувства накатывают так резко, что я не сразу могу договорить до конца. - Конечно! Конечно. Прости, что я не могу сейчас обьяснить словами всю силу любви, которую я к тебе испытываю. Слов просто не хватит... - но Агнум давно не слушает меня и уже весело катается по поляне вместе с малышами волчатами под неодобрительный взгляд Алены - новый отглаженный костюм мальчугана сохранял свою привлекательность считанные минуты.
Наши гости на день рождения — это сборище маленьких волтов и других жителей леса. Придут также и Файн со своей женой Лайтой, на которую он давненько засматривался еще тогда, когда сознание покинуло меня после пожара. Они поселились в лесу, недалеко от нас. Растят малышку-дочь буквально среди клохх. Эст пока в поиске своей половинки, но торопиться ему некуда, к слову, у него также как и у меня, замедленное старение... Обещала приехать и Гаудия с близнецами, ей удалось удачно выйти замуж за молодого, подающего надежды ученого... В быту, правда, он оказался не очень умел, и Гаудии пришлось взять все в свои руки. А с домом и кошельком мужа она управляется весьма исправно.
Вспоминаю снова тот решивший все день, сердце сжимается до сих пор. До появления Алёны в моей жизни я не жил... Спал, существовал, плыл по течению, вяло поддерживая видимость жизни... Я сплоховал - я так погрузился в тоску и забвение, что не смог предвидеть заговор инквизиторов ни в старые времена, ни теперь. Я перестал бороться, я не устранил опасность. Я не сумел их остановить. Инквизиторы, столь изощренные как в докатастрофрые средние века, так и сейчас, никогда не отступали от своих пагубных замыслов, и час за часом плели паутину фанатичных и далеких от реальности идей. В результате я едва не потерял любовь, лес, себя, все...
События разворачивались стремительно. Я сразу ощутил, что Алёна каким-то чудом освободилась. К слову говоря, спаситель Алены Ку-Ку теперь чувствует себя полноправным хозяином леса и взирает с высокого пенька в центре поляны на нашу суету со сдержанной снисходительностью. Он знает - в поместье ему разрешено абсолютно все, за исключением перепелов, конечно. Ну а в тот миг... Я молился, чтобы Алена скорее покинула лес, но она была упряма как всегда. Слишком несговорчива и своенравна. У неё был свой план, свой замысел, который она желала воплотить несмотря ни на что. Я не мог её остановить. Я знал, что что-то случится, незримая тоска сковала грудь не хуже впившихся в кожу верёвок, я предчувствовал необратимость...
Быть может, глубоко внутри я также знал о зарождающейся внутри неё жизни. И её задумка приводила меня в ужас больше, чем то, что сам я был привязан к столбу для сожжения. Это придало сил, ярости, решительности, это побудило меня превзойти собственные возможности. Я не знал, что внутри меня сидит такая разрушительная сила, безудержный ураган. Я напрягал руки до того момента, пока не начала скрипеть и рваться веревка. Я хотел остановить инквизиторов, но пуще — саму Алёну, хотел кричать, чтобы она сохранила себя и спаслась...
Я практически не помню тот момент, когда я сорвался как зверь, набросился на Мартимуса, нашу безудержную, но короткую схватку. Я не оставил ему шанса, все внутри меня превратилось в бунт. Мартимус издал свой последний крик прямо в моих руках. Не знаю, придётся ли нам встретиться вновь. Но я буду делать то же самое раз за разом, пока этот человек не остановится в своём всепоглощающем безумии, пока не перестанет причинять вред моей семье, к которой я отношу лес с волтами и всю живую природу вокруг...
Остальные инквизиторы отпрянули, замешкались, не зная, что делать с обезумевшим зверем в моем обличье. А потом несколько человек натянули стрелы лука и направили их на меня... Не знаю, чем бы все закончилось, если бы не разразившееся в тот момент землетрясение, которого никогда не знал лес. Это было не просто удивительно... Я оцепенел в изумлении, когда из-под земли полезли толстые корни, словно вырвавшиеся на свободу змеи.
Затем корни резко обвили ноги инквизиторов, ошеломлённо делающих безуспешные попытки отпрянуть... и силой затянули их под землю. Дикие, душераздирающие вопли наполнили лес... Меня назвали дьяволом, молились о помощи, но я не мог... не желал помочь. Я знал, лес убирает прямую угрозу, это ответ на все, что сотворили люди в белых балахонах. Волты продолжали большой массой лежать на земле, я до сих пор не знал, смогут ли они очнуться и вернуться к привычной жизни. Корни их не трогали. Лес знал, с кем надо бороться...
