Глухое бессилие накрыло меня с головой, заполняя разум темными тенями, затопляя неотступной печалью сердце. Где-то внутри рвало душу когтями, скребло и отчаянно ворочалось, пытаясь вырваться наружу. Я как мог усмирял этого обожженного зверя, заставлял его поверить, что все закончилось, и ничего не изменить. Зверь спал, но с приходом Гарольда проснулся снова. Мне показалось, что я не могу его сдержать. Зверь внутри меня почуял скорую добычу, с которой хотелось расправиться так, как будто она была виновна во всех моих бедах. Та, которая не должна была появляться на свет. Но теперь справедливость восторжествует, и лес получит обратно так нужную ему кровь. Я глубоко выдохнул, приводя разум в спокойное состояние.
Гарольд продолжал распинаться, уже не скрывая радости от удачной сделки. Уж не знаю, чем его опоила колдунья, но он был окончательно уверен в успешности этого предприятия. Что ж... Я думаю, стоит как-нибудь доставить себе удовольствие и рассказать ему, к кому он так поспешно обратился. Но это потом, когда отношения будут скреплены не только печатями, но и клятвами, и ходу назад не будет ни с какой возможной точки зрения. Я утомился и постарался побыстрее выпроводить порядком надоевшего своей неустанной болтовней гостя. Потом, все потом, сейчас надо передохнуть и обдумать, как установить контакт с девчонкой без лишних нервных затрат с моей стороны.
Когда за Гарольдом захлопнулась дверь, я тяжело привалился к дверному косяку. Жизнь сулила перемены, к которым я был не готов. Все эти годы превратились в бесконечную смену погоды за окном и немногочисленных лиц передо мной. Я перестал замечать бег времени, посвятив свою жизнь исследованиям леса. То, о чем мы мечтали вместе с Илен, пришлось выполнять мне самому. В одиночку. И я успокоился в отведенной для меня жизнью роли. Застыли, окаменели чувства, и разум был чист и спокоен, что наиболее подходило для наших запланированных проектов. Я больше ничего не ждал от жизни и спокойствие длилось долго... до сегодняшнего дня.
Первым делом я достал из кладовки обросший паутиной ключ и открыл её комнату. Я знал, что любое проникновение сюда грозит для меня потрясением. Обстановку я оставил в нетронутом виде с тех пор, как здесь в последний раз была она. Сначала я часто заходил в эту комнату, особенно после её гибели, безвольно шатаясь между стен, подходя к окну и смотря на мир её глазами, вдыхая запахи тканей, проводя по шелковым обоям руками. Мне хотелось хоть так соприкоснуться с чем-то, что хранило её след. Постепенно я понял, что это её пространство приносит мне одни терзания, и сердце не выдерживает столь жестокого напоминания. Я запер комнату и не входил в нее много лет. Очень много. До сегодняшнего дня.
Ключ плавно повернулся в замке, я сделал шаг внутрь. Удивительно, но казалось, что комната ничуть не изменилась за это время, даже пыли в ней не прибавилось. Все так же: в проблесках солнца играли шторы с вышитыми разноцветными птицами, приятно манила мягкая кровать, будуар по-прежнему остался нетронут временем и хранил в себе флакон духов и резной деревянный гребень. Но самое неожиданное, на что я обратил внимание, — мое сердце продолжило биться ровно, оно не забиралось в угол, как котенок, загнанный псом, а стучало размеренно и степенно. Странно... комната как будто готова к встрече со своей новой хозяйки. Словно просто заждалась её.
Мы стояли тогда возле окна, обращенного на восточную сторону леса. Занимался восход, и лучи красного солнца смело пробивались сквозь покрывало листьев. Мы словно затаились, обнявшись, не в силах сделать малейшее движение, которое могло бы нарушить хрупкий момент. Я держал её за талию, прикасался ладонями к рукам, сжимая тонкие пальцы и слушая лишь нежное дыхание, как будто птичка, а не женщина находилась рядом. Внезапно она обернулась, откинув прядь волос, и с улыбкой посмотрела на меня.
- Не волнуйся, Ротер. Я вернусь скоро, быстрее чем ты ожидаешь. Мой кузен обещал помочь. Все не так плохо, как говорит сестра. Мы сможем поправить наши дела в самое ближайшее время. К тому же, дома я смогу раздобыть еще несколько образцов...
Она положила голову мне на грудь. Время окончательно остановилось, когда я прикоснулся к светлым волосам, переливающимся в лучах пробужденного солнца. Я знал, что нельзя отпускать. Знал. В голове, несмотря на прекрасную погоду, сгущались тучи. Мрачной тягучей пеленой они наползали, подминая под себя разум, предвещая беду. Сжал руки так, что Илен вскрикнула. Испугавшись собственных реакций, я отпрянул.
- Поедем вместе, — упрямо сказал я.
- Нет. — Не менее настойчиво в который раз ответила она. — Сейчас не подходящее время. Как только папу перестанут подозревать в том, что своими опытами он пытается нанести вред Империи, мы сможем объявить о наших отношениях. Подожди немножко! — Илен нежно поцеловала меня в щеку — аргумент, перед которым я не мог устоять.
И я отпустил. Как часто потом я жалел об этом моменте. Ведь знал же, знал. Клеймил себя всеми словами на свете. Надо было садиться на хвост и ехать следом. Пытаться воочию увидеть очаг проблемы. Заявлять о своих правах. О своей невесте. Которая так быстро стала чужой женой. А ведь мы ни разу не переходили грань, ни разу... не сближались. Эту грань перешел Гарольд, черт бы его побрал. А заодно и меня, за нерасторопность. Бессилие, глухая ненависть навеки прекратились в спутники моей жизни. Я никогда не мог поверить, что все может оборваться так мимолетно, что счастье настолько скоротечно, что его нельзя подержать даже в руках.
- У тебя будет время позаботиться о молодых побегах. Ты видел, как от Светлого дерева бежала смола? — вопрошала Илен, тонким пальцем аккуратно убирая волосы с моего лба. Она совсем не осознавала, какая угроза нависла над ней. А заодно, и надо мной, и над лесом в целом. Гарольд помог уладить все проблемы. А в результате мы потеряли ту, которая должна была дать новую жизнь этому месту. Может быть, он сам все это затеял? Сколько раз я беззвучно задавался этим вопросом, сжимая кулаки от пустой ярости. Связь с Императорским двором давала ему слишком много полномочий. Только если он и уберег отца Илен от ложных обвинений, тот все равно превратился в скрюченного от горя бессильного старика, с дрожью наблюдающего за похоронами совсем юной дочери. Беззвучного, трясущегося, еще совсем недавно бывшего образцом бодрости и жизнелюбия. Я слышал, он так и не смог смириться с потерей своей любимой Илен и со временем начал страдать умом. Кто же знал, что так все обернется, кто же знал...
На Гарольде также не было лица. Оно вытянулось, осунулось и стало таким бледным, будто тот проглотил привидение. Он стоял над ямой, воротами в другой мир, не в силах поднять горсть земли. Его лицо, само ставшее землянистым, застыло в страдальческой неподвижности. Он остался один с практически новорожденным младенцем на руках. Еще совсем недавно ему казалось, что он держит в руках всю жизнь и все возможное счастье, которое могло случиться. Теперь же был оборван тот источник, который этот смысл нес, и Гарольд оказался на обочине жизненного пути. Конечно, потом он женился во второй раз. И даже, быть может, в третий. Но в тот момент я жалел своего лютого врага. Того, кого хотел разорвать голыми руками. Увидев его страдания, не смог... Мы стали едины в своей общей потере.
