— Напомню, — кивнул Дайм. — Надеюсь, мы еще увидимся, Диего.
— Если будет на то воля Двуединых, — светло улыбнулся Мастер Ткач и отключился.
Воля Двуединых. Хотелось бы Дайму верить в нее так же искренне и полно, как верит Мастер Ткач. И следовать ей без сомнений и колебаний.
Впрочем…
Если следовать логике Диего — то его сомнения и колебания ничуть этой воле не противоречат. Наоборот. Соответствуют. Как и свобода его проклятого выбора вместе с последствиями.
Шисовы последствия. Разгребать и разгребать!
Подумав о завалах, которые разгребать, Дайм глянул на свой стол, где громоздились заботливо уложенные стопками отчеты от Герашана и Альгредо, а поверх — папка, врученная ему перед отъездом лично Парьеном. Похоже, самое время наконец-то это все прочитать…
…а не бежать к Шуалейде, которая совершенно его не ждет, или к Роне, который опять заперся на все замки и… да отсыпается он, просто отсыпается! Все. Хватит дергаться.
Вот отчеты. Надо просто сесть и читать.
Точка.
«... пропали пять сашмирских торговых судов. Векселя, выписанные шкипером и владельцем «Киламджари», были сданы в Найрисском филиале Гномьего банка накануне расчетной даты прибытия купцом карумитской наружности…»
Дайм в третий раз прочитал абзац, но пропавшие сашмирские благовония и векселя никак не желали увязываться с ощущением бархатной тьмы под ладонями. Взгляд то и дело соскальзывал с исписанных тонким строгим почерком листов на зеркало.
Отбросив папку, Дайм вскочил и, пока не успел сам себя отговорить, начертил руну вызова. Зеркало помутнело, заискрило и показало гостиную Шуалейды.
Глава 9. Полет Стрижа
Самое глупое и дурное, что только может сделать мастер теней — это вместо исполнения заказа начать гадать, чего же на самом деле желает Хисс. Хороший мастер теней сердцем знает волю Его. Ту самую волю, которая написана здесь, в книге Теней. И называется она Заказ.
Диего бие Морелле, Мастер Ткач
1 день журавля, Королевский парк
Себастьяно бие Морелле, Стриж
«Главное в нашем деле — уметь вовремя остановиться», - не раз говаривал Мастер. Только вернувшись из Тени, Стриж осознал, насколько же вовремя он остановился в этот раз: вокруг темного мага хищно мерцали ловчие нити, а сам он уже не выглядел испуганной жертвой, скорее раздосадованным охотником.
— Трус, — ухмыльнулся Бастерхази.
В ответ Стриж сделал неприличный жест, а про себя удивился: почему темный шер так уверен в том, что мастер теней не заметит сети? Ведь Тень дает возможность видеть магию. Или не Тень? И почему Хисс не забрал темную душу, ведь мог же! Неужели Хисс не желает смерти проклятого отродья? Бастерхази ему зачем-то нужен?
Или Хисс таким образом говорит, что Стриж ошибся — а полковник Дюбрайн прав? Да нет же, не может такого быть. Наверняка именно Бастерхази заказал Шуалейду, кто же еще-то?
— Другого шанса не будет, — с мерзкой ухмылкой поддразнил темный шер Стрижа.
И ведь не боится, шакалье отродье. Ни капли страха.
Словно уверен: Хисс защитит его даже от собственной Руки.
Уже защитил и уберег. Мало того, почти позволил поймать.
Проклятье! Все же Дюбрайн прав, сожри его Мертвый. Уберечь Лею, убив Бастерхази — не выйдет.
Криво усмехнувшись в лицо колдуну, Стриж развернулся и направился обратно в парк. От брошенного вслед огня уворачиваться он не стал, лишь прижал ладонью коробочку, упрятанную под пояс, чтобы не упала. В том, что ошейник защитит его самого, Стриж уже не сомневался.
Сюртук вместе с рубахой сгорели, оставив на память еще несколько ожогов. Они болели и тянули, но Стриж не обращал на них внимания. Ярость, обида и ненависть выгорели, когда он охотился на Бастерхази. Осталась кристальная ясность, и от этой ясности хотелось выть.
Он думал, что в Найриссе были настоящие испытания? Придурок. Там все было просто. Там он точно знал — ради брата он сделает все что угодно. А теперь…
На одной чаше весов — Лея, его свет, его душа и жизнь.
На другой — Мастер Ткач, его отец, тот кто вырастил его и научил любить и верить, несмотря на то что мастерам теней любить и верить не положено.
Что, Темный Брат, ты хочешь от меня? Чтобы я выбрал между правой и левой половиной сердца? Так в любом случае с половиной сердца не живут.
Какая-то ветка царапнула по обожженному боку, и Стриж тихо охнул. Физическая боль слегка отвлекла от душевной, заставила посмотреть вокруг — и осознать, что выбор-то на самом деле уже сделан. Давно сделан. В тот самый момент, когда он отказался убивать Шуалейду. Именно тогда он все для себя и решил.
Решил — и точка. Он сделает, что должно, и плевать, кто и что об этом подумает. Лея будет жить, чего бы это Стрижу ни стоило. А дальше… Дальше Хисс сам разберется.
Расправив плечи и не обращая внимания на усиливающуюся боль в ожогах, Стриж продолжил путь прочь от Риль Суардиса.
Несмотря на разгар бала, в этой части парка было пусто, даже музыка доносилась еле-еле. Сам парк почему-то больше походил на лес, только светлый от множества фонарных жуков, и дворца не было видно, хоть он успел отойти всего на сотню шагов. И фантомные феи отчего-то не кружились в хороводах, а сидели на ветвях и любопытством разглядывали его. Все же странное место этот Фельта Сейе!
Высоко в ветвях засмеялся филин, зашумел крыльями, и на Стрижа посыпались листья, прилипая к воспаленной коже. Прикосновение оказалось неожиданно прохладным и приятным, а запах — похожим на буши, испеченные мамой Фаиной. Стриж невольно вздохнул, потом зевнул, зажмурив глаза… а когда открыл их, обнаружил вместо дорожки под ногами мягкую траву, вокруг полянки — непролазное переплетение кустов и молодых грабов. Из-под корней старого дуба выбивался крохотный ручеек и журчал что-то умиротворяющее, а над водой качала лимонными, светящимися в темноте гроздьями цветов жалей-трава.
Размышлять, с чего вдруг Фельта Сейе дарит ему такие подарки, Стриж не стал. Толку-то? Умывшись и напившись из ручья, он сорвал несколько длинных и широких листьев жалей-травы, намочил их, размял и приложил к ожогам. Боль немедленно утихла, зато закружилась голова, и Стриж, как не цеплялся за ускользающее сознание, провалился в теплый и уютный сон.
Разбудили его голоса. Мужские. Смутно знакомые.
Стриж мгновенно вынырнул из сна, готовый драться, бежать или прятаться. Голоса звучали совсем близко и сверху, было темно и тесно, пахло сыростью, давленой айвой и мужским потом. Со всех сторон кололись ветки, в лицо лезли жесткие листья. Стриж не успел удивиться, почему спал в самой гуще куста, как разобрал знакомое имя:
— …Сильво!
Он прислушался, но голоса звучали невнятно, словно через слой ваты, хотя движение нескольких людей чувствовалось совсем близко, так близко, что Стриж мог бы схватить ближнего за белоснежный чулок.
