— И ты торчишь рядом, — посерьезнел Стриж. — Тебе надо уехать, мастер Шорох, и увезти маму. Вряд ли Шуалейда или Бастерхази будут вас преследовать, но если попадетесь по дороге, не уцелеете. Рука Бога против темного мага — котенок против волкодава. Увези маму, пожалуйста. Пусть срывают досаду на Седом и Махшуре.
— Поехали вместе. Сейчас. — Орис вскочил и протянул руку Стрижу. — Давай, вставай!
— Я не… — Стриж кинул последний взгляд на дворцовые огни и поднялся. — Да, я тоже уеду. Но один. Один! — Он оттолкнул руку брата. — Пусть погоняется за мной, а вы успеете добраться до… нет, не вздумай говорить, куда вы отправляетесь. И сожги все мои вещи, которые остались дома. На всякий случай.
Орис покачал головой, хотел возразить — на его месте Стриж тоже не бросил бы брата одного, но, шис подери, он не понимает, с кем собирается связаться.
— Светлых дней, брат, — произнес он, расправляя призрачные крылья, и прыгнул с крыши.
В этот раз Хиссовы крылья не подвели. Пролетев несколько кварталов, он мягко спланировал на свой балкон. Не вылезая из шкуры Воплощенного, заглянул в комнату сквозь стекла в частом переплете — в комнате слабо пахло Седым, но никого не было. Стриж обернулся, осмотрел площадь Единорога и сделал неприличный жест в сторону нового Мастера Ткача, слившегося с тенями под ближним деревом.
— Ну, покарауль еще, — ухмыльнулся Стриж, шагая прямо через закрытое окно: оно пропустило Воплощенного и сомкнулось за его спиной, как поверхность озера.
На то, чтобы собрать запасную одежду, оружие и кошель в дорожную сумку, ушло не больше трех минут. Оставшиеся в комоде рубахи и прочую мелочь Стриж выгреб в камин, туда же полетели простыни и одеяла, табуретка, светильник, занавески, отломанные дверные ручки…
Когда все, чего он касался, оказалось в камине — а когда-то он считал большие камины ненужной роскошью! — Стриж облил кучу хлама гномьей водкой и поджег. Кувшин из-под водки он на всякий случай бросил туда же.
Не прошло и мгновенья, как на балконе возник Седой, с разбегу высадил окно… И оказался в совершенно пустой комнате, наедине с весело полыхающим в камине голубым дымным пламенем. Воплощенного, выскользнувшего сквозь дверь внутрь дома, убийца не почуял.
Зато грохот и звон стекла услышал Клайво. Влетевший в его комнату Стриж застал учителя у самой двери, в ночной рубахе и со шпагой наголо. Даже спросонья маэстро выглядел опасным — для обыкновенных хулиганов.
— Тихо, спи, — шепнул Стриж и легко коснулся его шеи.
Клайво вздрогнул, начал оборачиваться — и обмяк.
— Утром бери Сатифу и поезжай на север, — велел спящему маэстро Стриж: он отчего-то был уверен, что тот послушается. — Сразу после завтрака. Оставайтесь там месяц. Об ученике забудь, он уехал в Метрополию вчера утром. Ты понял?
— Да, — не просыпаясь, ответил Клайво.
Уложив маэстро на кровать, Стриж покинул дом и, не оборачиваясь, зашагал по улице Трубадуров к королевскому парку. Там, в дупле дерева Баньши, можно спокойно переночевать — в Фельта Сейе его не найдет ни один темный. А с рассветом пора будет покинуть этот город. Навсегда.
Глава 16. Все дороги ведут в Ургаш
Умертвия, в отличие от упырей, зомби и прочей низшей нежити, целиком и полностью сохраняют самосознание, память и разум. Исходя из этого, логично было бы отнести умертвия к высшей нежити, вроде личей. Однако умертвия, в отличие от тех же личей, не имеют свободной воли, полностью и безусловно подчиняясь своему создателю.
Также важное отличие умертвий от личей — способ их создания. В обоих случаях исходным материалом служат живые люди. Однако если личем способен стать лишь темный шер категории не ниже терц максимум и лишь воплотив в реальность собственное волевое решение, то умертвие делается из любого человека, вне зависимости от степени одаренности. И, что самое важное, все необходимые для этого ритуалы проводятся не самим будущим умертвием, а сторонним шером. Создателем, а в последствии хозяином умертвия. Согласие реципиента не является необходимым условием.
И самое важное отличие умертвия от высшей нежити в том, что пребывание в состоянии междужизни вполне способно благотворно сказаться на дальнейшем развитии личности, что совершенно невозможно при бытии личем и т.п.
Не имея никаких телесных потребностей, порождающих низменные страсти и не менее низменные страхи, умертвие лишается и большинства поводов для самооправдания. Будучи практически чистым разумом, вынужденным некоторое время подчиняться шеру-создателю, реципиент имеет уникальную возможность для наблюдения, анализа и переосмысления собственных поступков и их мотивов. Также процессу духовного саморазвития способствует понимание того факта, что длительность бытия умертвием напрямую зависит от скорости развития личности и способности данной личности осознать свою независимость как от низменных страстей, так и от материальной оболочки.
Проще говоря, как только реципиент действительно осознает себя чистым разумом, свободным от страха, горя, зависти, гнева, жадности, тщеславия и т.п., его связь с материальной оболочкой ослабевает, и реципиент уходит на перерождение в состоянии, гораздо близком к свободе и гармонии, нежели до бытия умертвием.
Т.ш. Тхемши, учебник «Нежитиеведение» для 1 курса Магадемии
3 день журавля, Суард
Рональд шер Бастерхази
Роне снились корабли. Десятки кораблей, от великолепных имперских галеонов до юрких и опасных, как осы, пиратских укк. Они разбегались, как испуганные крысы, а он ловил их за мачты, поднимал над водой и вытряхивал из них мышей, сотни мышей, тонко и мерзко пищащих — искал среди них одну, особенную мышь, и не находил, и снова гонялся по колено в воде за корабликами… Пока один из них не вырвался из рук и не заявил удивительно знакомым голосом:
— Просыпайся, ворона щипаная! Мальчишка нашелся!
Роне подскочил на постели, свалив одеяло на пол, и бросился к Ману. Тот парил над расстеленной на столе картой Валанты, раскинув страницы наподобие крыльев. Лучи солнца из восточного окна золотили потертый переплет и плели вокруг фолианта радужную ауру мага-зеро.
— Фокусник ты балаганный, — хмыкнул Роне, чтобы не акцентироваться на странном ощущении в груди, подозрительно похожем на умиление. — Где он?
— Две лиги от города вниз по течению, — сказал Ману, отлетев на свой пюпитр и погасив сияние. — Торговая посудина.
— Точно он? — спросил Роне, проводя рукой над указанным местом.
— Пф! — откликнулся Ману, уже оставивший пыльную материальную оболочку и восседающий в призрачном кресле с чашкой призрачного молочного улуна.
Роне не обратил на фырканье внимания. Знакомый запах следа определенно указывал на реку.
— Эйты, завтрак! — велел Роне, со вкусом зевая и потягиваясь.
