– Будет еще и покруче, – отозвался Нат.
– Святый боже! Конгросян, наверное, совсем рехнулся, поселившись здесь. Я бы ни за что не стала жить в этом болоте. И уже жалею, что отправилась с вами. Давайте-ка лучше запишем его в студии, а? По-моему, самое время поворачивать назад.
Такси продолжало ползти дальше, нырнуло под завесь густо перевитых лиан, а затем внезапно выехало к руинам какого-то городка.
Ровные ряды гниющих деревянных домов с едва различимыми номерами на стенах и выбитыми окнами. Однако город вовсе не был заброшен. Тут и там на потрескавшихся тротуарах, заросших сорной травой, Нат видел людей, или, вернее, горбатиков. Они медленно и неуклюже, то и дело спотыкаясь, брели по каким-то своим делам, если таковые у них имелись. Одному богу известно, чем здесь можно было заниматься. Нет ни видеофонов, ни почты…
«Может, Конгросяну нравится эта тишина, – подумал Нат. – Ведь здесь нет никаких звуков, кроме шуршания дождевых струй. Может быть, нужно только привыкнуть к этому, и…»
Но он тут же понял, что никогда бы не смог привыкнуть. Слишком уж заметны тут признаки упадка. Эти люди могут быть горбатиками, если хотят или если суждено, но им бы стоило заниматься ремонтом своих поселений. Иначе тут будет все ужаснее и ужаснее…
И, подобно Молли, он тоже пожалел о том, что ввязался в это дело.
– Я бы очень долго думал, – сказал он громко, – прежде чем заживо похоронить себя в такой дыре. Но стоит ощутить в себе решимость на подобную жизнь, как легко принимаешь и самый трудный ее аспект.
– И в чем же заключается самый трудный аспект такой жизни? – спросил Джим.
– В господстве прошлого, – ответил Нат. – В таких местах оно господствует над умами людей целиком и полностью. Их общее прошлое – война, непосредственно предшествовавшая этой эпохе, и вызванные ею экологические изменения, коснувшиеся всей жизни. Это своего рода музей, но музей живой. Музей, демонстрирующий, что человечество развивается по спирали…
Он закрыл глаза.
«Интересно, – подумал он, – рождаются ли дети у горбатиков? Генетически это допустимо. Я точно знаю. И боюсь этой допустимости. Это ущербная мутация, и процесс продолжается. Но они выжили. И это хорошо, учитывая здешнюю окружающую среду, для эволюционного процесса. Так и работает эволюция, еще со времени появления первых трилобитов».
Ему стало не по себе от этой мысли.
А потом он вспомнил, что видел уже эти уродливые отклонения. На картинах. В реконструкциях. Они были весьма правдоподобны. Не исключено, что эти реконструкции подкорректировали с помощью аппарата фон Лессингера. Сутулые тела, массивные челюсти, неспособность питаться мясом из-за отсутствия резцов, затруднения с речью…
– Молли, – сказал он, – ты догадываешься, кем на самом деле являются эти горбатики?
Она кивнула.
– Неандертальцами, – сказал Джим Планк. – Никакие они не мутанты, появившиеся в результате воздействия радиации. Это поворот эволюции в обратную сторону.
Такси продолжало ползти через город горбатиков. Оно слепо двигалось к расположенному поблизости дому всемирно известного пианиста Ричарда Конгросяна.
9
Рекламыш, изготовленный агентством Теодора Нитца, пропищал:
– В присутствии незнакомых разве не чувствуете вы себя порой так, будто вообще не существуете? Разве не кажется вам, что они вас не замечают, будто вы невидимы? В автобусе или в космическом корабле вы, оглядевшись, обнаруживаете, что никто из них, абсолютно никто, не просто не обращает на вас никакого внимания, а даже виду не подает…
Мори Фрауэнциммер поднял винтовку, заряженную шариками двуокиси углерода, тщательно прицелился и выстрелил. Устроившийся на дальней стене кабинета рекламыш упал на пол. Он проник сюда ночью и встретил хозяев кабинета своей неудержимой трепотней.
Мори поставил винтовку в стойку, подошел к лежащему на полу рекламышу и наступил на него. Послышался хруст.
– Почта, – сказал Чик Страйкрок. – Где сегодняшняя почта?
Он искал ее по всему кабинету, как только пришел на работу.
Мори с шумом хлебнул из чашки горячий кофе.
– Посмотри поверх вон тех папок. Под тряпкой, которой мы обычно чистим литеры пишущей машинки.
Он откусил кусочек пончика, посыпанного сахарной пудрой, и снова посмотрел на Чика. Тот вел себя сегодня очень странно, и Мори заинтересовался, что же это означает.
– Мори! – сказал вдруг Чик. – Я тут кое-что тебе написал.
Он бросил на стол вчетверо сложенный лист бумаги.
Мори не стал его разворачивать, он и так знал, что там написано.
– Я увольняюсь, – сказал Чик. Он был бледен.
– Пожалуйста, не спеши. Что-то должно произойти. И мне удастся продлить существование фирмы. – Мори так и не развернул заявление Чика, оставив его валяться на столе. – Чем же ты станешь заниматься, уйдя отсюда?
– Эмигрирую на Марс.
Ожил интерком, из него донесся голос Греты Тюбе:
– Мистер Фрауэнциммер, вас хочет видеть мистер Гарт Макри. С ним вместе еще несколько джентльменов.
«Интересно, кто они такие», – подумал Мори.
– Попросите их подождать немного, – сказал он. – У нас с мистером Страйкроком совещание.
– Продолжай свой бизнес без меня! – Чик был настроен решительно. – Я ухожу. Заявление я оставил на столе. Пожелай мне удачи.
– Что ж, удачи тебе, старик!
Мори почувствовал себя очень удрученным, почти больным. Он тупо глядел на стол, пока дверь не открылась и снова не закрылась. Чик ушел.
«Дьявол! – подумал Мори. – Ну и начало рабочего дня!»
Подняв заявление, он развернул его, ознакомился с содержанием и снова сложил лист. Затем нажал кнопку интеркома:
– Мисс Тюбе, пригласите… как вы там назвали?.. мистера Макри, что ли? И сопровождающих его джентльменов – тоже.
– Да, мистер Фрауэнциммер.
Дверь кабинета отворилась, и Мори тотчас же весь подобрался, ибо сразу сообразил, что к нему явились важные правительственные чиновники. Двое из них были в серой форме национальной полиции, а глава делегации, очевидно этот самый Макри, держался как влиятельный представитель исполнительной власти, иными словами, высокопоставленный гехт. Неуклюже поднявшись на ноги, Мори протянул руку и сказал:
– Господа, чем я могу быть полезен вам?
Пожав ему руку, Макри спросил:
– Это вы – Фрауэнциммер?
– Да, – ответил Мори.
Сердце его забилось, от волнения даже дух перехватило. Неужели они собираются прикрыть его? Таким же примерно образом полиция пожаловала и к психиатрам венской школы.
– Что я такого совершил? – спросил он и сам услышал, как дрогнул его голос.
